И восходит луна

Отмыть ванную оказалось легче всего.

Весь день Грайс занималась уборкой, приносившей ей удовольствие и покой. Маделин и Лаис болтали о чем-то, но Грайс почти не слушала их. Она думала о Кайстофере — о том обманутом, замученном мальчишке, которым он был. О Дайлане, который так любил своего песика. Об одинокой Олайви. И маленькой девочке по имени Аймили, которую травили все детство.

— Как думаете? — спросила Грайс невпопад, когда беседа, кажется, касалась кино. — У них было тяжелое детство?

— У режиссеров? Ну, это условие для творческого человека, — засмеялся Лаис.

— Нет. У богов.

Маделин пожала плечами:

— Слушай, они представители расы, приспособленной для господства на этой земле. Не думаю, что их судьбу при всем желании можно назвать тяжелой.

Грайс замолчала и принялась драить пол дальше. Разговор Маделин и Лаиса восстановился, но Грайс не слушала слов — только звучание их голосов. От них ей было уютно.

К вечеру комната снова представляла собой то, что Грайс так сильно любила — абсолютный порядок. Выпроводив Лаиса и Маделин, Грайс немного почитала и легла спать, но сон не шел. Она положила руку себе на живот, стараясь осознать, что там сейчас еще какое-то существо, кроме нее, вскоре оно будет больше, у него будет собственная жизнь, биение собственного сердца.

И оно не будет человеком.

Ей стало страшно, как будто вместе с ней, в темноте ее тела, был кто-то чужой, жуткий, кто-то, от кого нельзя спрятаться и сбежать. Существо, которого полагается бояться.

Неожиданно Грайс почувствовала страшную слабость. Может быть, она переборщила с попытками убить себя? Грайс казалось, она не может пошевелиться, тревога накрывала ее равномерными, ритмичными волнами. Она почувствовала, что теплая кровь струится у нее из носа, но не смогла пошевелить рукой, чтобы стереть ее. Этот паралич длился около часа, и когда Грайс смогла, наконец, двигаться, она вскочила с кровати. Кровотечение было довольно обильное. Чтобы успокоиться, Грайс замыла простынь, засунула в ящик для грязного белья, сменила постель. Ее трясло от страха. Конечно, не стоило так увлекаться попытками себя убить. Она сама виновата. Никто не говорил ей о том, что этого нельзя делать слишком часто, потому что никто и не делает таких вещей слишком часто. Это у нее нет мозгов.

Грайс долгое время не могла заставить себя вернуться в постель. Ей казалось, что паралич нападет на нее снова. Наконец, она усилием воли заставила себя лечь, на самом краю кровати, будто собиралась куда-то, от кого-то бежать. Грайс с трудом заснула, когда за окном уже забрезжил рассвет.

Проснувшись, Грайс привела себя в порядок, наслаждаясь чистотой всего вокруг. Она гнала от себя мысли о вчерашнем параличе, который был страшнее любой боли, испытанной в смертельных для человека обстоятельствах.

Совершенно неожиданным образом Грайс захотелось к людям, а не от людей. Она вышла на кухню, где уже сидели Кайстофер и Аймили. Полнолуние закончилось, с облегчением подумала Грайс.

Аймили сказала:

— Я поздравляю тебя, братик.

А потом она поцеловала Кайстофера — совсем не по-сестрински. Он ответил ей, и Грайс нахмурилась. Если Аймили поздравляла ее мужа с ее беременностью, сделано это было странным образом.

— О, — сказала Аймили как ни в чем не бывало. — Доброе утро, Грайси, как себя чувствуешь?

— Все…

Грайс набрала было воздуха, чтобы сказать "в порядке", но сказала:

— Плохо.

Она села рядом с Кайстофером. Он взял ее за руки, это был очень личный жест, не для других людей. Но сейчас Кайстофер, кажется, был взволнован.

— Это правда?

— Что мне плохо?

— Что ты беременна.

Грайс хотела было рявкнуть, что говорила ему вчера, но вспомнила о том, что видела, просматривая диск. Он не совсем понимал, что реально, а что — его фантазия. Может, он и помнил о своей второй части, но считал, что это сон. А может просто не доверял полностью тому, что видел и слышал в полнолуние.

— Да, Кайстофер.

Он кивнул.

— Спасибо тебе.

Грайс кивнула ему. Он будто не интересовался, почему ей было плохо, и это ее обидело. Грайс молча завтракала, Кайстофер, впрочем, тоже не был особенно разговорчив.

— О, поняла, — сказала Аймили, так и не сумев их разговорить. — Всем пока, я лучше отправлюсь в более веселое место.

После завтрака они вернулись в комнату. Он сказал:

— Я знаю, что тебе плохо.

— Мне страшно, — сказала Грайс и будто услышала свой голос со стороны — вообще никаких эмоций. С тем же успехом она могла сказать любую другую фразу. Но Кайстофер понял. Он усадил ее на кровать.

— Я знаю. Ты носишь в себе детеныша другого вида. Значит, твой организм будет работать на пределе, потому что этот детеныш будет брать все, что запрограммирован брать.

— То есть, он сожрет меня изнутри?

— Метафорически говоря. Тебе будет тяжело. Но есть и хорошие стороны.

— Неуязвимость для внешнего воздействия?

— Откуда ты знаешь?

Грайс пожала плечами. Ей не хотелось упоминать об их встрече на закрытом этаже.

— Дайлан сказал.

— Что ж, Дайлан прав. Но мне было бы неприятно, если бы ты экспериментировала с этим у меня на глазах.

— Меня не интересуют подобные вещи, — сдержанно сказала Грайс.