И восходит луна

— Я не хотела, чтобы ты думала, что живешь не с чудовищем. Это важное знание, которое, на мой взгляд, необходимо каждому. Я не могла рассказать. Но ты, набив свои синяки, впредь будешь все знать.

— Он мог меня убить!

— Это бы меня развлекло.

Маделин засмеялась, а потом принялась заклеивать рану длинным рядом пластырей. Проглаживая линию, Маделин сказала:

— Но ты жива, разве не это главное?

Грайс кивнула. Ей было обидно, но в то же время Маделин сделала для нее больше, чем все остальные. Больше, чем Аймили, которой Грайс так доверяла. Больше, чем ее собственный муж. Больше, чем Дайлан, который так переживал о том, как Грайс живется здесь. Маделин, в отличии от них всех, сказала правду. Пусть и опосредованно.

— Спасибо, — сказала Грайс искренне. — Но теперь из-за нас с тобой может случиться что-то ужасное.

— Может, — сказала Маделин. — Поэтому помоги-ка мне обработать раны на спине, и поедем за Дайланом.

— Мы можем ему помочь?

— Нет, но мы можем посмотреть, — засмеялась Маделин. Грайс показалось, что Маделин развеселилась еще больше от мысли, что что-то могло случиться. Она была из тех людей, кого оживляли трагедии. А самой Грайс не хотелось оставаться неведении. Она хотела видеть, что натворила и нести за это полную ответственность. Маделин повернулась к Грайс спиной, и Грайс принялась обрабатывать ее порезы. Грайс осторожно убрала ее светлые, мокрые волосы, не удержавшись погладила Маделин между лопатками. Кожа у Маделин была мягкая, будто бархатная. Грайс принялась обрабатывать ее раны, многочисленные, все еще кровоточащие. Порезы действительно были похожи на крылья. Нарисованные очень схематично, и все же по-своему красивые.

Грайс поняла, что впервые заботится о ком-то. Никогда прежде она не заботилась о живом существе больше мышки, и сейчас очень боялась сделать что-нибудь не так. Грайс старалась быть очень-очень аккуратной, кроме того, монотонные действия с высокой степенью сосредоточенности, отвлекали от тревоги. Полотенце с Грайс спало, но она не обращала внимания. Ее полностью увлекло желание позаботиться о Маделин.

Они сидели в ванной, абсолютно обнаженные, и ухаживали за ранами друг друга. Наверное, это и значило быть женой бога, подумала Грайс. Грайс и Маделин делили то, что Аймили, будучи богиней, никогда не смогла бы понять. И то, что никогда не смог бы понять Ноар, будучи мужчиной. Обе они принадлежали существам, которые слишком легко причиняют боль. Грайс была уверена в том, что Дайлан любит Маделин, любит как никого на свете, все для нее сделает. И все же Грайс заклеивала пластырем красноречивые свидетельства этой любви. Кайстофер Грайс не любил, однако относился к ней почтительно и никогда прежде даже голоса на нее не повышал. Но теперь Грайс познакомилась с совсем другой его частью и эта другая часть могла сделать с ней все, что угодно и даже больше.

И отчасти, Грайс, едва перешагнув порог коридора, загнала это чувство глубоко-глубоко внутрь, так чтобы самой его было не достать, ей понравилось.

Грайс закончила со спиной Маделин и, прежде, чем та обернулась, подхватила полотенце.

— Не переживай, я видела все в зеркале, — сказала Маделин. — Милашка.

Она ущипнула Грайс за щеку, как сумасшедшая тетушка на семейном празднике, а потом подмигнула ей и вышла.

— Жду тебя через полторы минуты.

Грайс торопливо оделась. Как и следовало ожидать, Маделин принесла ей самую короткую юбку — чуть ниже колена. Эту юбку Грайс хранила специально для того дня, когда ей захотелось бы быть очень-очень плохой девочкой. Что ж, сегодня Грайс была, по некоторым данным, самой плохой девочкой Нэй-Йарка, поэтому случай явно был подходящий.

Застегнув блузку и кардиган, Грайс посмотрела в зеркало. Расчесываться в тот момент, когда ее город мог быть в опасности из-за ее мужа, показалось ей кощунственным, но Грайс все равно это сделала. Маделин заглянула в ванную. На ней было обтягивающее кожаное платье и туфли на невероятном каблуке. Мокрые, светлые волосы были собраны в высокий хвост. Удивительное дело, Маделин ревностно следила за своей внешностью, и в то же время иногда позволяла себе вопиющую неаккуратность.

Когда они спускались вниз в лифте, Грайс ощутила пустоту под ложечкой.

— А ты любишь Дайлана? — спросила вдруг она.

Маделин кивнула. Она сняла и надела кольцо, которое он подарил ей — россыпь бриллиантов и платина. Движение вышло нервное. Грайс замолчала, решив не продолжать эту тему.

Где же Кайстофер?

Они сели в машину Маделин. У нее был вишневый «Мазератти», который Маделин холила и лелеяла, будто домашнее животное. Автомобиль получал только самое лучшее, Маделин с одержимостью, свойственной только фанатичным собаководам или молодым матерям, носилась с любой проблемой, которая только возникала в ходе недолгой и счастливой жизни этой машины.

— Поцарапаешь салон, — сказала Маделин серьезно. — Убью тебя.