И восходит луна

Маделин надолго замерла перед зеркалом. Она прошлась пальцами по своей груди, по бедрам, не лаская себя, даже не стремясь быть сексуальной. Она выглядела как человек, который прикасается к произведению искусства. Ее тело было идеально, каждый его изгиб, фарфоровая белизна кожи, ровная линия позвоночника, полная грудь с острыми сосками. Грайс почувствовала укол зависти, впрочем, это быстро прошло.

— Знала, — сказала Маделин. И тогда Грайс вдруг, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, схватила с тумбочки бокал вина и швырнула в Маделин. Она отпрянула в сторону, и бокал разбился о зеркало, забрызгав его красным. Осколки посыпались на туалетный столик, а в зеркале обосновалась длинная, нервная трещина.

— Как ты могла не сказать мне?! Как ты могла обманывать меня! Зачем ты вообще говорила про этот закрытый этаж?!

— Потому что я не могла сказать тебе напрямую, — сказала Маделин. — Но ты должна была знать.

Да лучше бы Грайс не знала!

Маделин хмыкнула, будто прочитала мысли Грайс.

— Лучше бы ты не знала, а, девочка? Лучше бы ты не была к этому готова? В жизни ведь, знаешь, всякое бывает. Если твой муж — лжец, которому плевать на тебя, это твои проблемы. Так что прекрати ныть, а если ты еще раз испортишь мои вещи, я очень сильно разозлюсь.

Она ласково улыбнулась, а потом вдруг легким движением руки смахнула со столика всю косметику. Раздался звон, и воздух стал невыносимо душным от дисгармоничного смешения десятка духов.

— На сами вещи мне плевать. Я куплю себе все, что захочу. Но мне не нравится, когда кто-то злится на меня.

Выглядела она в этот момент очень пугающей, хотя ласковая улыбка ни на секунду не покинула ее лица. В комнату заглянул Дайлан:

— Любимая, мои левацкие комплексы велят мне спасать мир от моего брата-республиканца. По такому случаю я даже оделся. Не скучай и кинь мне ключи от машины, сука!

Маделин кинула ему только:

— Сам найди.

— О, чувствую запах разбитых надежд.

— Это Герлен. В основном, ты прав.

Грайс ожидала, что Дайлан наорет на нее, но, ища в тумбочке ключи от машины, Дайлан погладил ее по голове, щупальце скользнуло по лицу Грайс, ощущение было не из приятных. Оно было теплым, влажным, как будто не было покрыто кожей.

— Не скучай, Грайси. Мы поговорим потом, хорошо?

Он волновался за нее? Она выпустила чудовище из его дома, а он еще и волновался за нее. Грайс снова стало мучительно стыдно, ей захотелось раствориться, исчезнуть. Она серьезно рассматривала вариант забраться под кровать.

— Пока-пока, — сказал Дайлан. Он послал Маделин воздушный поцелуй, потом метнулся к ней, подхватил на руки и поцеловал. Страсть у них была как в кино. Грайс отвернулась, сложив руки на коленях.

Когда Дайлан ушел, Маделин развернулась к Грайс. Она сказала:

— Давай обработаем тебе руку, пока ты не умерла от потери крови.

— А я могу? От такой небольшой раны?

— Трусишка, — засмеялась Маделин, и впервые за все время их знакомства в ее голосе скользнуло что-то по-настоящему нежное. Так кошки приходят, когда ты болеешь, чтобы полежать рядом. Она взяла Грайс за здоровую руку и повела ее в ванную.

Ванная у них с Дайланом была огромная, мучительно-блестящая, все стены в ней были зеркальными, оттого Грайс почти потеряла ориентацию в пространстве.

— Ты вся липкая, моя милая. Прими душ, а я принесу тебе одежду.

Сама Маделин без одежды выглядела естественно, будто никогда не носила на себе ничего лишнего.

— Спасибо, — сказала Грайс. Вспышка ярости уже угасла, и теперь вместо нее осталась пустота.

Маделин ушла, а Грайс быстро помылась, смывая с себя все следы своего преступления. Теперь она пахла клубнично-сливочным гелем для душа, который принадлежал Маделин. Отчего-то это было очень приятно, будто Грайс присваивала себе какую-то ее часть.

Только завернувшись в полотенце, Грайс поняла, что она — в ловушке. Грайс не могла одеться, пока Маделин не принесет одежду, идти за одеждой самой в таком виде тоже было бы неприлично. Маделин пришла, но одежду положила на столик под раковиной.

— Серьезно, Грайс? Лучше испачкаешь в крови одежду, чем посидишь спокойно, утихомирив свои гомосексуальные проекции, пока я обработаю тебе рану.

Пока Грайс мылась, она увидела, что рана совсем не глубокая, просто довольно длинная.

Маделин стянула чулки, отбросила и сама залезла в душ, включила воду. Грайс сидела на краю ванной, старательно завернувшись в полотенце и слушая, как течет вода, сливаясь с мягким голосом Маделин, напевающей старую айрландскую песенку о Джайни, которого она не узнает.

Наконец, Маделин вылезла из ванной, прошествовала к аптечке, взяла антисептик, ватные диски и лейкопластырь.

— Жить будешь, — убежденно сказала она, когда Грайс продемонстрировала ей руку.

— Зачем ты это сделала? — спросила Грайс, на этот раз куда спокойнее. Антисептик жегся больнее, чем эта рана когда-либо ощущалась. Грайс поморщилась.

Маделин насвистывала что-то, но как только Грайс спросила, вдруг резко замолчала.