И восходит луна

О, Грайс знала их слабости. Кайстофер страдал раздвоением личности и не любил, когда нарушают его расписание, Дайлан переживал за Маделин и боялся, что она не любит его, Аймили чувствовала вину за то, что она — богиня, а Олайви не нравилось общаться с людьми. Но все это было не то.

— У них нет слабостей, сэр.

Чэрли кивнул.

— Значит, ты не лжешь. Слушай, мне эта хрень, которую ты назвала, знакома. Но я долго копал ради того, чтобы найти и эти крохи. Они редко говорят о том, как они были устроены, и еще реже о том, как они устроены сейчас. Кое-что ты знаешь. Это полезно.

Ноар стоял рядом, и Грайс чувствовала его предвкушение. Но она не знала, что бы Ноару понравилось больше: если бы они победили, и Чэрли поверил бы им или если бы Чэрли метнулся к оружию.

— Я свяжусь с Бримстоун. Они могут заинтересоваться. Если так, то вы получите большие деньги, — он кивнул Ноару, Лаису и Аймили.

— "Бримстоун"? — спросила Грайс. — Что это?

— Место, где тебя ждут. И ребята, которые делают хоть что-то. Но они сами проверят тебя прежде, чем ты попадешь к ним.

И Грайс поняла, что хотя все прошло хорошо, никакой ее заслуги в этом не было. Чэрли даже не пытался узнать, кто она такая. Он оставлял это совсем другим людям.

Судя по всему, тем людям, которых они ищут.

Глава 6

Грайс лежала, укрывшись одеялом с головой, будто это могло сохранить ее ото всех на свете монстров, как в детстве. Снаружи бушевала неоновая буря в рекламе "Кока-колы" напротив. Грайс была убеждена, что именно это мешает ей уснуть. Флуоксетин оставил ее, и теперь Грайс чувствовала себя опустошенной. Намечался рассвет, оканчивающий вторую бессонную ночь. Грайс чувствовала себя полой, будто у нее не было органов, мыслей, крови — всего, что составляло ее. Была только она, и пустота в ее голове, и полые кости. Все казалось нелепым и тусклым, и глаза щипало, однако Грайс чувствовала себя слишком усталой, чтобы уснуть. Ее трясло, и она представляла, что так из нее выходит яд, с этим жаром бессонницы. Делать больше не хотелось ничего. Еще два часа назад, только вернувшись домой, Грайс расхаживала по комнате и не могла остановиться. Она смотрела на глаз луны, вперившийся в окно, и чувствовала себя выжатой досуха. Ей хотелось, чтобы луна исчезла, но когда небо приобрело розовато-голубой оттенок, напомнивший стены в коридоре, куда Грайс так зря зашла, луна не исчезла. Она побледнела, и все же смотрела на просыпающийся город. Выглянув в окно, Грайс увидела бегущих по дорожке на кромке парка девушек. Они были игрушечные фигурки, даже цвет их одежды было трудно рассмотреть с такой высоты, на которой находилась Грайс.

Рука невольно потянулась к задвижке на окне во весь ее рост. Никакого балкона снаружи не было, был карниз, без парапета. Зачем безопасность богу. Кайстофер мог каждый день выходить на работу через окно на семьдесят пятом этаже. Грайс распахнула окно, сделала шаг вперед, чтобы ее ноги обдало ветром. Она раздвинула пальцы на ногах и посмотрела на узкие полоски мироздания так видимые.

Грайс захлестнуло желание шагнуть вниз. В нем не было ничего от грусти или безразличия, вызывавших у Грайс такие мысли прежде.

Это была другая сторона депрессии, та, что находится за передозировкой флуоксетина. Грайс просто захотелось это сделать. Все казалось таким простым и интересным. Грайс была легкая и пустая, шаг ничего ей не стоил, и она чувствовала веселый азарт, любопытство, будто смерть была ее другом, которого она не видела только лет, и теперь Грайс стояла в останавливающемся поезде и готовилась сойти на незнакомый вокзал, где ее ждут. Глаза наполнились слезами, в которых не было никакой боли. Вокруг стало тихо, хотя должно было быть громко.

А потом Грайс поняла, что происходит. Вспомнила о случаях самоубийств и убийств под влиянием "Прозака", которые фармацевтическая компания "Эли Лилли" яростно отрицала. Грайс пила аналог печально известного «Прозака», действующее вещество было то же самое.

Грайс резко захлопнула окно, осела на пол. Опустившись на колени и запрокинув голову, наблюдая за луной, Грайс казалась самой себе древней культисткой, ожидающей прихода бога в ее покои.

Грайс протянула руку и постучала пальцами по стеклу, скользнула ногтями, вырвав душераздирающий звук, отрезвивший ее.

Она была так близко к тому, чтобы совершить что-то непоправимое. Была так близко к смерти, абсолютному концу, по совершенно не значащей причине, по крохотной прихоти. Сердце Грайс забилось часто-часто, глаза защипало, но они остались сухими.

Интересно, подобным образом чувствуют себя наркоманы в состоянии, которое Лаис называет "отходняк"?

Так Грайс легла под одеяло и дрожала, дрожала, дрожала там, пока светлело небо.

Грайс вытянула руку, и красный блеск рекламы "Кока-колы" полоснул ее кожу. Стянув одеяло с головы, Грайс увидела, что окончательно рассвело. Луна исчезла. Грайс снова накрылась одеялом с головой. Она лежала, уплывая на волнах дремы, которая так и не оканчивалась сном, время стало липким, и Грайс не понимала, как оно идет.