«И вот общественное мненье!» Клубы в истории российской общественности. Конец XVIII - начало XX вв.

С прежними клубами, да и вообще с настоящими клубами эти «антрепренерские» предприятия имели единственное сходство: азартная игра — в «железную дорогу» («железку») и в «баккара» — допускалась старшинами клубов везде. В клубах коммерческих доходы от игры делили между собой дельцы-учредители. Так было не только на клубных «гастролях», вроде нижегородских. Такие клубы кишмя кишели шулерами, обиравшими посетителей, многие из тех, кого обобрали до последнего рубля, вынужденно становились «арапами», то есть неплательщиками долгов. Часто клубы закрывались, но затем восстанавливались под новыми названиями.

Многие наблюдатели того времени, например Н. П. Розанов в своих воспоминаниях, объясняли терпимость к игорным клубам начальства тем, что они отвлекали от политики^{791}. Эта точка зрения присутствует и в исторических исследованиях. Но не меньшее, если не большее значение для властей имела возможность систематически собирать «дань». Полиция варьировала свое отношение к азартным играм в зависимости от размеров и регулярности платежей, иногда прямо угрожая закрыть клуб.

Н. И. Гучков констатировал в марте 1907 г., что азартные игры есть во всех московских клубах почти без исключения. Лишь в Дворянском клубе, утверждал городской голова, играют только в винт, преферанс и пикет. В железную дорогу играют и в задних комнатах Охотничьего клуба и даже в Английском клубе. Гучков предлагал азартные игры вообще запретить. Специалисты из Департамента полиции, однако, обоснованно считали, что это невозможно, так как возникнут тайные притоны, надзор за которыми полиция не сможет осуществлять, и полагали достаточным, чтобы к участию в азартных играх не допускались женщины^{792}. Очевидно они учитывали и имевшийся опыт, в том числе петербургский: запрещение в 1901 г. игры «макао», в 1906 г. — «экарте», с одновременным запрещением доступа в игровые залы женщин, внезапные проверки клубов полицией, закрытие отдельных клубов и т. п.^{793} Причем назвать все эти меры особенно эффективными власти не могли.

Сам Рейнбот еще до начала следствия именовал проводившуюся Гариным ревизию «сплошной ложью и клеветой от правительственного прохвоста» и даже сожалел, что дело не будет доведено до суда, на котором можно было бы «гласно на весь мир… указать, какой негодяй Гарин и его приспешники»^{794}. Когда же перспектива суда стала очевидной, он стал оправдываться, во-первых, тем, что почти все свидетели — это темные личности, которых чиновники сенаторской комиссии заставили оговорить бывшего градоначальника (специальный список свидетелей с их характеристиками Рейнбот составил для адвоката Карабческого), и, во-вторых, тем, что четыре московских клуба отчисляли крупные суммы в распоряжение обер-полицмейстера, а затем градоначальника «с давних пор», и делали это добровольно.

Отношение Рейнбота к клубам было действительно неодинаковым, но это не означало, что солидные клубы, помимо Английского и Дворянского, вообще не подвергались поборам. Председатель совета старшин Купеческого собрания присяжный поверенный В. П. Кобраи представил следователю письмо Рейнбота, в котором тот просил «по примеру прошлых лет» назначить пожертвование в пользу все тех же трех учреждений, от чего общее собрание членов клуба, естественно, не отказалось, выделив 4 тыс. руб.^{795}

Показания председателя совета старшин Немецкого клуба доктора А. Р. Битта сначала были в пользу Рейнбота: клуб, сообщил он, всегда выделял значительные средства на благотворительность, в том числе 26 тыс. руб. участникам русско-японской войны, свыше 30 тыс. на содержание лазарета и 10 тыс. голодающим, помимо помощи нуждающимся членам клуба. Тем самым он показывал, что преследует «не только своекорыстные цели, но и общественные». Что же касается полицейской благотворительности, то клуб, заявил Битт, стал на нее жертвовать ежемесячно «по собственной инициативе», и сам он лично отвозил «пожертвования», вручая их непосредственно генералу. Когда же Битт запаздывал, секретарь градоначальника напоминал ему по телефону, что генерал проживает там-то (!). С октября 1906 по сентябрь 1907 г. Рейнбот получил таким образом от одного только Немецкого клуба свыше 13 тыс. руб. Но, как выяснило следствие, платежи начались после прозрачного намека Рейнбота; поэтому как только стало известно о предстоящей отставке градоначальника, клуб прекратил эти «добровольно-принудительные» платежи^{796}.

Точно так же жертвовали по требованиям начальства и в соответствии с решениями своих советов старшин Охотничий и Спортивный клубы. И все же последний подвергался шантажу со стороны Рейнбота и его подчиненных, они угрожали клуб «прихлопнуть», хотя за него ходатайствовал американский консул в Москве^{797}.