«И вот общественное мненье!» Клубы в истории российской общественности. Конец XVIII - начало XX вв.

Однако в понимании того, что есть просвещенность и просвещенный вкус, почтенный критик и юный поэт расходились, точно так же, как не было единодушия в толковании их современниками понятия «аристократия». То и другое было существенно для формирования тогдашней российской элиты, или аристократии, как ее понимали Пушкин и Вяземский. Так же, как Каченовский, они не считали, что это сплошь все дворяне, предвосхищая позднейшее понимание элиты мыслителями XX в. Бердяевым, Тойнби и Сорокиным, которые подчеркивали, что в отличие от прочих социальных групп это духовная общность, не имеющая видимых границ, где самостоятельную ценность имеет каждый ее представитель. Другое дело, удавалось ли выдержать критерий просвещенности — в любом толковании — на практике в России начала XIX в. В том числе при отборе в клубы.

Нужно иметь в виду, что проблему критериев допуска в элитарные клубы не считали раз навсегда решенной и в Англии XIX в. Там это было связано с интенсивным ростом промышленности и торговли и формированием новой, буржуазной элиты. На первое место ставилось не происхождение, а «хороший тон», что было в достаточной мере субъективным признаком «джентльмена». Этим определялись различия между одновременно действовавшими клубами по престижности. В начале века в английские аристократические клубы старались не допускать нуворишей или неотесанных военных. Но постепенно, в результате слияния в Викторианскую эпоху двух элит, аристократической и буржуазной, старинное понятие «джентльмен», подразумевавшее незапятнанную репутацию и хорошие связи, превратилось из разъединяющего в объединяющее и тем самым консолидирующее нацию^{75}.

Сходная проблема взаимоотношений традиционной элиты и «новых французов» на той же почве буржуазного развития возникла во Франции при короле Луи-Филиппе, получившем престол в 1830 г.; другие историки находят признаки тенденции к расширению знати за счет буржуазных элементов еще до революции конца XVIII в., отождествляя знать с элитой^{76}. Российская знать во всяком случае хотела быть элитой в глазах окружающих, но она не имела еще в этом конкурентов из иных сословий.

…Английскому клубу в Москве, представленному его старшинами, еще не раз приходилось заключать и продлевать договоры об аренде дворца на Тверской у сменявших друг друга владельцев. С начала 70-х гг. сложилось довольно странное положение: зданием владел человек, клубу не посторонний, один из его старшин И. П. Шаблыкин. Наконец, в 1894 г. решили здание (кроме левого флигеля) у него выкупить. Полноправным собственником здания клуб пробыл не так уж долго, два десятилетия с небольшим, до послеоктябрьской его ликвидации^{77}. В доме Шаблыкина рядом с клубом, в меблированных комнатах «Англия» жил, между прочим, в начале 80-х гг. репортер газеты «Московский листок» Гиляровский, в связи с чем, по-видимому, и возник тогда его интерес к клубу^{78}.

Менялись адреса и петербургского Английского клуба — восемь раз за всю его историю. Это также были здания арендуемые, и на этой почве случались конфликты между клубом и домовладельцами, пока в 1891 г. клуб не обосновался в собственном доме на Дворцовой набережной, 16^{79}. Переезжали в новые, как правило, более удобные и вместительные помещения и другие клубы. Неизменно оставалось на своем месте только Российское Благородное собрание в Москве. После всех финансовых осложнений и поисков выхода спас его от краха императорский рескрипт 20 сентября 1849 г., которым дом собрания был объявлен собственностью дворянства Московской губернии при сохранении прежнего высокого титула — Российское Благородное собрание.

К концу XIX в. в Петербурге насчитывалось 20 клубов, в Москве — 10. Имелись они и в провинции, в некоторых губернских городах, но оставались явлением довольно редким. При этом в каждом городе один клуб непременно был дворянским, иногда именовавшимся по примеру главных столичных клубов Английским (так назывался основанный в 1831 г. клуб в Одессе, а также открытые в 1838 г. клубы в Екатеринославе и Керчи)^{80}. Несмотря на то, что при оформлении клубов власти настаивали на наименовании «собрание», и оно принудительно в большинстве случаев присваивалось, члены «собраний» все равно предпочитали называть их клубами.

Мемориальная доска на доме в Москве в Столешниковом переулке, где жил В А. Гиляровский