«И вот общественное мненье!» Клубы в истории российской общественности. Конец XVIII - начало XX вв.

В провинциальных городах нередко оформлению клуба предшествовали ежегодные сезоны танцевальных собраний по подписке, вроде тех, что были и в Петербурге в конце XVIII в. Они устраивались, например, несколько лет подряд — в зимние месяцы, до великого поста, — в Киеве, сохранился подписной лист, датированный ноябрем 1834 г., с подписями первого ректора Киевского университета Михаила Александровича Максимовича и еще двух профессоров. Это свидетельствовало не столько об увлечении профессоров балами (биограф Максимовича сообщал, что и на «профессорских вечерах» он не был ни разу «по множеству занятий»), сколько об их авторитете.

Для составленного в 1838 г. и в следующем году утвержденного устава Киевского Благородного собрания, позже переименованного в дворянское, образцом послужил устав «одного из столичных клубов», вероятнее всего, московского. Можно предполагать, что не обошлось без посредничества Максимовича, который учился с 1819 г. в Московском университете, был затем его адъюнктом и профессором, входил в круг московских литераторов. Это его статью отредактировал Вяземский и в связи с этим в январе 1831 г. изложил свой взгляд на аристократию (цитировавшийся выше), с чем Максимович согласился. В Киев Максимович вернулся, когда там в июле 1834 г. открылся свой университет — святого Владимира, и с этого же года начались танцевальные собрания, подготовившие создание клуба (другая инициатива Максимовича — создание в Киеве исторического общества — одобрения не получила)^{81}.

Такие же многолюдные балы по подписке, но с участием и «среднего класса», проходили в 30–40-е гг. в Одессе в доме негоцианта Рено, этот дом называли «клубным домом». Балы устраивались в Одессе и раньше, начиная с 1797 г., но они были менее доступны, как и открывшийся в 1831 г. Одесский Английский клуб. Более представительные по составу участников балы в доме Рено проводились до тех пор, пока в 1849 г. не был открыт новый клуб — Благородное собрание, состав которого не ограничивался дворянством и чиновничеством^{82}.

* * *

Итак, в течение нескольких десятилетий со времени возникновения в России общественных учреждений нового типа — клубов определились некоторые отличительные черты российской клубной культуры в первый период ее существования. Это, во-первых, неафишируемая, но обычно соблюдаемая сословная обособленность дворянских клубов. Во-вторых, особое положение двух Английских клубов, петербургского и московского, задававших тон другим клубам в столицах и в провинции. В-третьих, совсем небольшое, сравнительно со странами Запада, общее количество клубов и меньшее их разнообразие вследствие прежде всего малочисленности городов и городского населения (оно выросло с 4 % в 1800 г. до 10 % в 1855 г.), далее — неграмотности большей части даже горожан, но также и ввиду ограничительных препятствий, какие ставились созданию клубов властью. Разрешение на создание клуба рассматривалось как определенная милость свыше или особая привилегия на оговоренных в каждом случае условиях. Лишь после 1861 г. интенсивность создания клубов вне столиц несколько увеличилась.

О развитии клубов в связи с развитием российского общества свидетельствовала уже сама постановка в начале XIX в. вопроса о необходимости обновить смысл понятия «аристократия» и тем самым — о клубах как средоточии элитных групп общества.

Круг клубных услуг и развлечений отчасти совпадал с тем, что имелось в клубах за границей, но вместе с тем повторял и развивал формы досуга в частных домах знати, также во многом заимствованные. Клубы были их продолжением, следовали примеру времяпрепровождения в домах вельмож, подражали их роскоши и старались их превзойти. И они же становились центрами влияния на окружающую социальную среду, устанавливая и внушая ей стандарты общественного поведения. Это открывало возможность воздействия клубов, их членов, причислявших себя к образованному, просвещенному обществу («клубистов», как пробовали переводить в начале XIX в. английское «clubman»), на общественное мнение. Сословный принцип делал клубы своеобразными островками свободы и самоуправления. Однако пределы того и другого устанавливались свыше.

«Что ни толкуй Волтер или Декарт…» Карты и «говорильня»