И все небо для нас

– Пожалуй, кроме прыщей нам придется вывести из тебя лишнюю серьезность.

– Ты не можешь взять и переделать меня.

– А я и не буду. Просто покажу, что ты можешь расслабиться. – Гордей убирает палец. – В современном мире уметь расслабиться – важный навык. Без него ты погрязнешь в рутине и начнешь срываться на близких людей.

А ведь он прав. Сколько раз из-за моего плохого настроения доставалось Миле? Сколько раз я дулась на маму по поводу и без? Много. И я совершенно не умею отдыхать. Вся моя жизнь состоит из напряжения. Я как оголенный провод – того, кто поковыряет вскрытую оболочку, ударит током.

– А ты когда-нибудь срываешься? – спрашиваю.

Не хочу, чтобы Гордей зациклился на помощи мне. Он и так облегчает мои переживания разговорами. К тому же я ни разу не видела, чтобы он злился, а его улыбка сияет на лице так же часто, как блестки на платьях Милы в свете солнца.

– Сейчас нет. Раньше постоянно.

– А мне казалось, что ты из разряда людей – божьих одуванчиков.

– Правда? – просмеявшись, Гордей прочищает горло. – Тебе интересно, как я разрушал все вокруг?

– Ты что, был анархистом?

– Давай присядем. – Гордей кивком указывает на бревно за мастерской, на котором мы сидели перед уходом. Мы снова занимаем те же места, и он продолжает: – История длинная. Ты готова выслушать? Не люблю раскрывать главную интригу в начале, мне нужно нагнать напряжения. Кстати, ты могла это заметить в моих роликах.

– У меня нет аккаунта, – пожимаю плечами. – Да и времени свободного тоже.

Вру, времени у меня полно. Теперь, когда никто не заставляет меня контролировать каждый шаг Милы, у меня появилось время на себя. Минуты, что я провожу не за разговорами с Гордеем или едой, трачу на рисование. Хочу отточить навык и стать выдающейся художницей.

– Жаль… – Взгляд Гордея затухает. Едва замечаю это, как он отводит глаза. – Тебе не интересно, чем я занимаюсь?

Напряжение между нами прерывается стрекотанием цикад. Или кузнечиков. И как их вообще различают?..

– Я рисую, – признаюсь я. – Все время уходит на это. Не могу заснуть, пока не добьюсь лучшего результата.

– Твое рвение похвально, но подобное сильно сказывается на здоровье.

Прикладываю ладонь к своему уху и кричу:

– Что ты говоришь, дедуля?

Гордей смеется и снова широко улыбается. Больше никогда не хочу видеть, как его глаза тускнеют. Это страшно.

– Я обязательно посмотрю ролики. Обещаю. – Приподнимаю и опускаю плечо, потирая его плечо. – Не обижайся, ладно?

– Чего мне обижаться? Я же не маленький, – хмыкает Гордей.

Замолкаю и пялюсь на него в ожидании.

– Ладно, я все расскажу.

Киваю и прижимаю ладони к бревну, упираюсь в него.

– Закрой глаза, – предлагает Гордей, – так картинка представится четче.

* * *

– После развода родителей я часто оставался дома один. Хоть у меня и были телевизор и интернет, мне быстро надоедало смотреть то, что я уже видел, а новое искать не хотелось.

Тогда я выходил на улицу и топтал сорняки, срывал яблоки. Ты, наверное, подумала, что я помогал маме возиться с садом, а потом поощрял себя угощением? Ну, с последним ты не прогадала, а вот помогать я не торопился. Разбрасывал яблоки по участку. Думал, что это мама виновата в папином уходе, и таким образом вымещал злость.

Иногда бил кружки в кухне, проливал напитки на пол и ходил по ним, растаскивая грязь по дому. Мама ничего не говорила, просто убирала раз за разом. Это злило меня еще больше, и однажды я зашел в ее комнату. На столе я нашел ее дизайнерские проекты. Я знал, что она долго работала над ними, не раз репетировала речь и что ее ждало повышение на работе. И тогда я смял все ватманы, какие нашел, и унес их в сад. Сунул их в бочку с водой для полива и ушел. Меня не мучила совесть, потому что виноватым я себя не считал. Мама не сразу заметила пропажу проектов, а когда обнаружила в бочке размоченную бумагу, позвала меня и попросила объясниться.

Я пришел, но вместо того, чтобы сказать правду, ляпнул: «Твои дизайны такие уродские, прямо как ты». Она достала ватманы и пошла в дом. Я брел за ней, довольный своей маленькой победой. На пороге мама обернулась и с сожалением сказала: «Я надеялась, что мой сын никогда мне не навредит. Видимо, я ошибалась».

Она закрыла передо мной дверь на ключ. Сначала я подумал, что она впустит меня через пару часов. Когда мне надоело гулять, ни входная, ни задняя двери не открывались. Я попробовал залезть через окна, но и они не поддавались.

Ночью я стоял под яблоней, дрожа от холода, и смотрел, как мама пьет чай в кухне. Она не задвинула шторы, чтобы я ее видел, но ни разу не взглянула в мою сторону, как будто меня просто не существовало.