И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе

Местная пресса по горячим следам о случившемся не сообщила, поскольку толчками были разрушены также и типографии, так что самым оперативным оказался репортаж, опубликованный в московской «Правде»[107]. Бросается в глаза странная неаккуратность в формулировках: сообщалось о большом количестве пострадавших, даже допускалась возможность гибели жителей Ирана и назывались видные партийные деятели, которым не удалось пережить бедствие, однако же общая численность жертв так нигде ни разу и не упоминалась. Лишь когда «Правда» с гордостью сообщила, что для помощи пострадавшему городу принимаются все необходимые меры, читатель получил возможность хотя бы приблизительно уяснить масштаб трагедии: сообщалось о ста двадцати самолетах, перевозивших раненых (более шести тысяч) в госпитали соседних республик, или о шестистах детях, оставшихся сиротами, которых также вывезли из разрушенного Ашхабада[108]. Что совсем странно, не сочтя нужным указать количество жертв в Ашхабаде, в предыдущем номере «Правда» привела данные по пострадавшим от землетрясения в иранском Мешхеде, ошибочно посчитав его самостоятельным геологическим феноменом[109]. А еще через день газета сообщила имена погибших в Ашхабаде министерских чиновников, успокоив читателей, что должности не пустуют, а их обязанности взяли на себя компетентные работники[110]. Но, несмотря на все подобные косвенные указания, советское правительство продолжало занижать число жертв, счет которых шел на десятки тысяч – что на порядок больше, чем официально заявленное сравнительно скромное количество погибших в Ташкенте в 1966 году[111]. В Москве же – принимая во внимание настоящий град из статей о ташкентском землетрясении – об Ашхабаде практически не упоминалось: центральные газеты вроде «Правды» вскоре и вовсе забыли о туркменской трагедии, предоставив ее освещение быстро оправившейся от потрясения местной прессе.

Реакция в печати на случившееся в Ашхабаде была обусловлена рядом факторов. Сталинское правительство было отнюдь не заинтересовано в том, чтобы в столь непростое время признаваться в потенциальной слабости. В отличие от Ташкента в 1966 году, Ашхабад не являлся образцово-показательным городом, незадолго до того побывавшим в фокусе международного внимания; это был вполне заурядный и не слишком важный город на южной окраине огромной советской империи. Несмотря на то что Ашхабад находился куда ближе к международным границам страны (всего лишь в пятидесяти километрах от Ирана), чем Ташкент, это направление интересовало тогда Советы значительно меньше прочих. Когда «Нью-Йорк таймс» впервые сообщила о подземных толчках в этом регионе, указывалось, что их эпицентром являлся как раз иранский город Мешхед (или Машхад), расположенный в двухстах семидесяти километрах от Ашхабада[112]. Эта американская статья лишний раз подчеркивает примечательный геологический факт: землетрясения шутя преступают человеческие границы. Схожим образом и «Правда», сообщая об иранском землетрясении, полностью проигнорировала его «приобретенный» характер, считая произошедшее в Ашхабаде сугубо советским, внутренним делом. И даже спустя много лет один советский автор с гордой уверенностью писал о том, что Ашхабад удалось восстановить без малейшей помощи со стороны [Клычмурадов 1977: 4].

Правительственную реакцию на ашхабадское землетрясение можно условно разделить на две стадии. Во время первой – то есть в дни сразу же после землетрясения – власти одновременно пытались проводить оперативные спасательные мероприятия, а также не допускать паники. Строительные бригады разбирали завалы, со всех уголков Союза перебрасывали врачей, а в центре бедствующего города разбивался палаточный городок. На второй же (и куда более продолжительной) стадии правительство принималось за восстановление пострадавших районов и в целом за разработку долгосрочных градостроительных планов. Данная стадия потребовала более активного участия со стороны государства, выявив также и границы его влияния, как только ситуация относительно нормализовалась.

Отчеты с описанием ситуации непосредственно после землетрясения ужасают. К примеру, члены местного профсоюза утверждали, что все центральные площади и улицы города были завалены пострадавшими и трупами. Повсюду на улицах лежали «разлагающиеся тела», наполняя воздух чудовищным зловонием[113]. Советская власть гордилась тем, что даже в моменты великой опасности граждане умели сохранять хладнокровие; однако в отчетах по ашхабадскому землетрясению почти сразу же начинают мелькать эпизоды безудержного мародерства и грабежей. Так что параллельно со спасательными операциями власти также принимали и «экстраординарные меры» для того, чтобы пресечь повальное воровство; проще говоря, вор карался «немедленным расстрелом»[114]. Сталинский рецепт борьбы с мародерами был радикально отличен от брежневского: двадцатью годами позже Брежнев распорядился, чтобы ташкентские воры и спекулянты просто получали небольшие тюремные сроки.