Ворот футболки, не скрывающий ключиц, кадыка запрокинутой головы. Или толстовки, мягкими складками ложащейся вокруг шеи. Стойка косухи до самого подбородка, а выше — намотанный витками шарф.
Плечи, шея, скулы, выхваченная мимика, отражение эмоций на лице в приподнятых бровях, дрожащей линии губ, в смеющихся глазах. Настороженных, внимательных. В мягкой улыбке и белозубой, открытой — в смехе.
И руки. На грифе гитары, пальцы, перебирающие струны. Сжимающие сигарету между указательным и средним. Ручку в щепоти. Расправленные на листе бумаги, удерживающие тетрадь.
Кир на холме, что за городом. На вышке — сетка железных балок, небо, взгляд, свитер, рюкзак. На балконе и аварийная лестница, окрашенная в зелёный, позади него.
Скетчи, графика, простые линии без прорисовки, с минимальной штриховкой. И тщательно проработанные, выверенные, доведённые до объёма карандашные рисунки.
Были и другие, которых Антон стеснялся. Показывать стеснялся, а ещё больше — себя в них, своих фантазий. Рисунок — это больше, чем фотография, простая констатация действительности. Это момент, которого не было, родившийся, оживший в голове художника.
И Антон не знал, как показать их Киру. Как Кир на них посмотрит, поймёт ли, о чём думал Антон, когда вёл линию плеча к кисти, очерчивал торс, окружности сосков с графичными вершинами-точками. Отдавал дань движению в небрежном наброске бедра, колена, голени, штрихами намекал на рёбра, мышцы живота и ставил кляксу пупка. Закручивал карандашом завитки паховых волос и аккуратно, не пошло, анатомично обрисовывал мягкий член. Или упругий, крепкий, с выраженной головкой. Руку — тыльную сторону ладони и пальцы, сжатые на нём, тело пробелами и запрокинутое лицо. Стыдный, жаркий рисунок. Почти скетч. Едва ли не портрет.
Антон стиснул за спиной согнутый пополам лист. На пробу. Посмотреть, как Кир отреагирует.
На этой же тахте, где сейчас сидел Кир, лежала Светка. Даже так, в карандаше были видны тёмные ореолы сосков, треугольник паховых волос между ног, запрокинутая за голову рука. «Лежащая обнажённая», блин.
Антон замер, ожидая реакции Кира, внимательно глядя на его сосредоточенное лицо.
— Что это? — выплюнул Кир.
— Ну… рисунок, — растерялся Антон.
Губы Кира дрогнули, и он весь подобрался, напрягся, как спортсмен перед стартом.
— Прикольно, чо. Нормально Светка позировала? Муж-то в курсе?
— Кир… — Антон не понимал, что так злит Кира. — Да ладно, это же просто так, для практики.
— Да я в курсе, какая у вас практика была. Ладно, я пойду, пора, — Кир затянул шнурки на капюшоне и резко выпрямился. Антон вскочил, перегораживая дорогу.
— Тебе же никуда не надо было.
— А я только что вспомнил, что надо. Видишь, как сила искусства на человека действует. Так что ты рисуй, не останавливайся, — Кир криво усмехнулся и тяжело надавил Антону на плечо прежде, чем отодвинуть его в сторону.
— Я с тобой! — Антон сорвался следом, на бегу натянул ботинки, сунул руки в куртку, намотал сверху шарф.
— Чего тебе там делать? Я с Алькой пойду гулять, — Кир шёл широко, ровно, ледоколом, не знающим препятствий.
— Значит, и я — с Алькой, — Антон гнулся, как стебель под ветром. Буря стихнет, трава распрямится снова.
— Думаешь, один не справлюсь? — Кир посмотрел на Антона искоса, тот прикусил улыбку и пихнул его локтём.
— А вдруг помощь потребуется. Нынче девочки такие пошли, глаз да глаз, — Кир толкнул его в ответ, они завозились, упали в снег. Кир придавил Антона тяжёлым телом, тот заелозил под ним ужом и запихал холодный комок под шиворот. Кир зарычал, не глядя, сгрёб снега в лицо Антону, Антон дотянулся зубами до его уха и прикусил.
Он первым запросил пощады:
— Сдаюсь! Сдаюсь! — задыхаясь, Антон постучал по земле раскрытой ладонью и со стоном выдохнул, когда Кир с него слез. — Вот ты отъелся на казённых харчах, чуть не раздавил, медведь.
— Тебя раздавишь, — усмехнулся Кир, протянул руку, помогая подняться и быстрыми, выверенными движениями ощупал. Цело, цело, что ему сделается. Зубы на месте, рёбра тоже, пальцы работают, а синяки дело наживное.
Альку они всё же забрали с собой. Та, увидев Кира и Антона в заснеженной уличной одежде, сама выгребла из ящика водолазку, кофту, бросила, побежала за валенками, забыла их на кухонном столе и напялила задом наперёд чужую огромную шапку.
— Идите, идите, нечего дома сидеть, — Кирюхина мать оперативно собрала Альку и выпроводила их. Строить снежную крепость, кидаться комками, валять друг друга по снегу, когда сверху с улыбкой, тыча в лицо мокрыми варежками, резиновой подошвой, неопределяемыми частями в дутом комбинезоне лезет Алька.
А потом греться под колючим шерстяным пледом в Кириной комнате. В его футболке и штанах, потому что свои мокрые насквозь и развешены флагами на извилистой змее обжигающего полотенцесушителя. Делать вид, что втыкают в телевизор и за дверью без замка лишь осторожно переплетать под покрывалом пальцы, бросать друг на друга беглые улыбающиеся взгляды. Чтобы потом также украдкой быстро поцеловать друг друга, словно отломить и унести кусок только что испечённого пирога, не в силах сдержаться.