И всех их создал Бог

У меня по спине побежали мурашки. Неужели — опять? Едва мистер Уитхорн поставил Дусика на стол и я достал из футляра ауроскоп, как мне стало окончательно ясно, что судьба перевела стрелки часов назад: белая шерсть поднялась дыбом, еще недавно дружелюбные глаза смотрели на меня со злобным недоверием.

— Придержите ему, пожалуйста, голову, — сказал я. — Начнем с ушей.

Я нежно зажал ухо между большим и указательным пальцами, осторожно вставил ауроскоп, приложил глаз к окуляру, начал осмотр внешнего слухового прохода — и тут собаченция показала себя. Я услышал злобное рычание, невольно отдернул голову, и острые зубы сомкнулись где-то рядом с моим носом.

Мистер Уитхорн откинулся и захохотал:

— Ах, шалунишка! Не терпит никаких с собой вольностей! Ха-ха-ха! — Он ухватился за край стола, еле держась на ногах, потом смахнул с глаз слезы. — Боже мой, Боже мой! Вот проказник!

Я был потрясен. Его словно забавляло, что он мог бы сейчас любоваться безносым ветеринаром. Я покосился на его жену: она заливалась восхищенным смехом. Какой был смысл что-то втолковывать подобным людям? Если они видят только то, что хотят видеть? Мне оставалось лишь продолжить осмотр.

— Мистер Уитхорн, — сказал я сквозь стиснутые зубы, — будьте добры, подержите его опять. Только возьмите покрепче за шею справа и слева.

Он опасливо поглядел на меня:

— А я не сделаю бо-бо моему лапусику?

— Конечно, нет.

— Ну, хорошо! — Он прижался щекой к собачьей морде и нежно зашептал: — Папусик обещает быть осторожненьким, ангел мой. Не бойся, мой миленький!

Он ухватил складки кожи на шее, как я просил, и ауроскоп водворился в ухо. Осматривая слуховой проход, слушая сладкое сюсюканье мистера Уитхорна, я с напряжением ждал следующей атаки. Но когда мой пациент с рычанием сделал выпад, я обнаружил, что боялся совершенно напрасно: он нашел себе другой объект.

Бросив ауроскоп, я отскочил и увидел, что Дусик погрузил зубы в основание большого пальца своего хозяина. И не просто тяпнул, а повис у него на руке, все крепче смыкая челюсти.

Мистер Уитхорн испустил пронзительный вопль и кое-как высвободился.

— АХ ТЫ ПАРШИВЕЦ! — визжал он, прыгая по комнате и страдальчески тряся кистью. Потом взглянул на две алые струйки, льющиеся из двух глубоких проколов, и вперил в Дусика свирепый взгляд. — АХ ТЫ МЕРЗКАЯ ТВАРЬ!

Мне вспомнился наш разговор с Зигфридом. Ну, может быть, теперь Уитхорны все-таки снимут розовые очки!

Глава тридцать седьмая

— Все в порядке, мистер Хэрриот? — Лайонел Браф озабоченно следил, как я на четвереньках проползаю через дыру в проволочной сетке.

— Угу, — пропыхтел я.

Тощий Лайонел змеей проскользнул сквозь отверстие, но я несколько плотноват для подобных упражнений.

Некоторые наши клиенты содержали своих животных в довольно странных помещениях — например, в старых товарных вагонах, но пальму первенства я безоговорочно присудил бы Лайонелу.

Нет, этот дорожный рабочий не был исключением: в те времена многие люди, жившие на скромное жалованье, обзаводились кое-какой живностью — и не только ради пополнения бюджета, но просто из удовольствия. Одни держали трех-четырех коров, другие — десяток свиней, но Лайонел не стал себя ограничивать.

Разместил он свой скотный двор в большом сарае рядом с домом, разделив сарай на множество закутков с помощью всевозможных подручных материалов. Это был настоящий лабиринт, плод вдохновенной импровизации, где перегородками служили кроватные сетки, листы фанеры и кровельного железа, а также ярды и ярды железной сетки. Ни дверей, ни проходов.

Слегка отдуваясь, я поднялся на ноги.

— Так где же теленок?

— Уже недалеко, мистер Хэрриот.

Мы пробрались мимо его единственной коровы, а в соседнем закутке, пока Лайонел развязывал веревки, чтобы открыть нам доступ в следующий, бойкие поросята порядком погрызли мои сапоги. Затем нас с полнейшим равнодушием оглядели две козы.

— Удойные обе, лучше некуда, — объявил Лайонел. — Моя хозяйка такой сыр из их молока делает — пальчики оближешь. И оно ведь для здоровья полезное, верно?

— Совершенно верно.

В те дни туберкулез оставался еще вполне реальной угрозой, и относительно безопасное в этом отношении козье молоко весьма ценилось.