...И вся жизнь (Повести)

Весна пришла неожиданно. Анатолий зашел за мной на работу и принес два букетика подснежников.

— Один тебе, один маме, — сказал он мрачно, словно не первые цветы принес, а повестку в суд.

— Спасибо, передам оба букетика маме, ей будет приятно. Она так давно не слышала запаха земли, снега, леса.

— Как хочешь.

Только мы вышли на улицу, как возле нас остановилась «Волга».

— Молодые люди, садитесь, подвезу, — пригласил Криницкий.

Я почему-то покраснела и отрицательно замотала головой.

— Спасибо, Олег Игоревич, мы хотели в больницу.

— Садитесь, мне по пути.

В машине я спросила у Криницкого насчет очерка. Он извинился, попросил:

— Завтра же позвоните, напомните. Найдем, обязательно найдем.

— Я вам напомню, — сказал Анатолий.

Просили его ввязываться!

8 апреля

Позвонил Олег Игоревич. Очерк нашел, но газета подшита и переплетена в комплект. Он поручил статью перепечатать на машинке, когда будет готово — передаст Анатолию.

— Не надо, — вырвалась у меня, — сама приду. Я должна вас поблагодарить за беспокойство.

— Видеть тебя всегда рад. Звони, заходи.

Зайду! Возьму и зайду. И ни капельки мне не стыдно, что напросилась.

Вечером пришел ко мне Анатолий, но мы быстро расстались. Я сказала, что надо заниматься. Он похвалил меня за хорошие намерения и признался, что, наверно, завалит сессию. Читает много, да все не то, что нужно по программе.

10 апреля

Утром отпросилась с работы. По дороге в больницу зашла в редакцию «Зари Немана». Олега Игоревича не застала. Секретарша сказала, что он ушел на бюро обкома партии и это надолго.

Вечером Анатолий принес мне пакет от Криницкого. Толя не скупится на слова, расхваливая своего шефа.

— Мне он тоже нравится, — заметила я.

Анатолий обрадовался, словно нашел единомышленника.

Интересно, знает ли он, что я была с его редактором в кино и кафе. Вот возьму и скажу сейчас. Наверное, у него вытянется лицо. Но почему-то не сказала.

11 апреля

Мама безразлично отнеслась к очерку Криницкого. Очевидно, ее уже не волнуют даже воспоминания. Маме совсем худо.

2

Любовь Павловна Печалова умерла утром 26 апреля. Женя всю ночь провела в палате умирающей. Она видела, как мучается мать, знала, что только смерть прекратит ее муки, и ужасалась мысли о близкой ее кончине.

Неужели все? Неужели в последний раз гладит она эти иссохшие руки? Как много они умели. Играть на пианино и стрелять из автомата, гладить по волосам ребенка и готовить очень вкусные пирожки, шить и писать. Эти руки носили ее в детстве, тревожно прикасались ко лбу, когда девочке случалось хворать… А сейчас эти руки-труженицы, руки матери холодеют. И Женя бессильна их согреть, хотя и осыпает поцелуями.

Ужасает мысль: скоро Первое мая. Все станут веселиться, петь, плясать, а матери не будет. А ей так хотелось встретить весну, увидеть цветы.

Любовь Павловна заметалась на кровати. Женя скорее догадалась, чем услышала предсмертный шепот:

— Дочка…

Не было слез, чтобы выплакать тоску. Женя окаменела. В голове смутно теплилась лишь мысль, что на могиле матери надо посадить березку. Обязательно березку…

3

Сергунька исчез сразу же после похорон Печаловой. На кладбище он стоял рядом с Анатолием, а потом словно сквозь землю провалился. Не пришел домой, не было его и в интернате.

Исчезновение мальчика болезненно переживали в семье Ткаченко — все успели к нему привязаться.

Павел Петрович заявил в милицию. Лейтенант из детской комнаты, пообещав начать поиски, скептически заметил:

— Весна одолела. Знаю я таких пацанов. Едут, куда глаза глядят… Как жрать захочет, вернется.

В «Заре Немана» жизнь шла своим чередом. Сотрудники готовили праздничный номер и потешались над запоздалой первоапрельской шуткой Виктора Светаева. Он, обозлившись за что-то на Герасима Кузьмича, решил его разыграть. В архивах нашел фотографию бородатого мужчины, положил в конверт и вместе с письмом отправил по почте в редакцию на его имя. В письме шла речь о праздновании столетнего юбилея патриарха культуры Западного края, основоположника местной прозы, выдающегося романиста Веудла Б. О., — в письме просили должным образом осветить жизнь и деятельность писателя, выделить своего представителя в юбилейный комитет. Заместитель главного редактора клюнул на приманку. Дал указание отделу культуры подготовить материал и сам изъявил желание быть членом комитета.

Светаев торжествовал. Мнимого классика он сам выдумал. А фамилия, если читать ее наоборот, — Обалдуев.

Кузьмич рассвирепел. Поставил вопрос на редколлегии.

Шутка Светаева не вызвала одобрения у членов редколлегии «Зари». Напрасно он пытался доказать, что это шутка, такая же, как любая другая, и что в журналистской среде и не такое бывало.

Виктор Светаев попытался найти утешителя в лице Анатолия, пригласил приятеля в ресторан. За стаканом вина он плакался, что чурбаны из редколлегии не понимают шуток, а Анатолий говорил о смерти Любови Павловны, побеге Сергуньки и пытался философски осмыслить происшедшее.

Быстро пьянея, Виктор трагическим тоном несколько раз произнес одну и ту же фразу:

— Никто не может предвидеть, к каким последствиям приведет это бедствие.