...И вся жизнь (Повести)

Вначале мне думалось, что история Григория займет два-три абзаца в статье о мещанах как факт, иллюстрирующий мысль. А когда начал писать, получилось, что судьба Калистратова, история о том, как человек потерял авторитет, разрослась в самостоятельную тему. Только в конце статьи я позволил себе высказать мысль о различных проявлениях мещанства.

Статью о Калистратове я поднял, как белый флаг. Ничего, мол, не вышло со статьей о мещанстве, получите «Потерянный авторитет». Вопреки моим ожиданиям, Олег Игоревич меня похвалил.

— Молодец, Толя, написал то, что надо. И в креслах президиума, оказывается, брюки можно протереть. Только прошу — проверь еще раз факты. Нельзя допустить ни малейшей неточности. Это первый залп по мещанству.

Статью читают, сам видел, как читают. Спокойно, Толя, не рвись к окну. А так хочется увидеть, как почтальон мешками приносит отклики на статью.

2

Статью «Потерянный авторитет» Павел Петрович читал дома. Она была написана бойко, ее броско подали на второй странице «Зари Немана». Оставалось поздравить Анатолия с новым успехом, но старый журналист не торопился. Если первая статья сына «В защиту Сергуньки» подкупала своей искренностью, чувствовалось, что автор возмущен, не может не гневаться, то вторая казалась излишне рассудочной, а страстность — наигранной.

Может быть, Толя правильно, даже наверное правильно, уловил момент, когда слава вскружила голову новатору производства. Но написал он об этом гладко, правильно, но странно равнодушно. Таким был Калистратов — таким стал. А почему таким стал Калистратов? Чванство, стремление возвыситься над товарищами, безусловно, — признаки мещанства. Но что их породило? Разве сам Калистратов выдвигал себя в депутаты областного Совета, в президиумы многочисленных совещаний? Калистратов — проверен. Калистратов — на виду. Вот и выдвигай его и туда и сюда. Ни забот, ни риска. А нового выдвинуть — можно и впросак попасть. Вдруг у него биография не в порядке или в моральном отношении неустойчивый. Калистратов — другое дело. Калистратова все знают — и в горкоме, и обкоме, и даже в Министерстве.

Попробовал Ткаченко поговорить об этом с сыном, но тот отшутился, а когда отец стал более решительно высказывать свое мнение, Анатолий обозлился:

— В редакции статья всем понравилась, партийная организация завода посчитала ее своевременной и правильной, а тебе не нравится. Знаю почему. Судьба Калистратова меня больше заинтересовала, чем судьба того пьянчужки, о котором ты просил меня написать. Но и у тебя, старого газетного волка, ничего не получилось в единоборстве с пьяницами… Ты знаешь, на мою статью уже приходят отклики!

— Легко тебе в последнее время даются статьи. Гляди, как бы сам не стал Калистратовым.

— Я не слыхал, чтобы журналистов избирали депутатами. Криницкий не в счет. Так что штанов в президиуме мне протирать не придется.

Сын ушел, оставив отца в глубоком раздумье. Если раньше его беспокоило, что Толя не в меру робок, неуверен в себе, то сейчас надо бы его предостеречь от излишнего самомнения. Ишь, каким петухом ходит, хвост распустил. И напрасно наскакивает, проблема пьянства посложнее, чем потерянный авторитет Калистратова. Тут с ходу статью не напишешь.

Муж тети Маши — Василий Пащенко — как раз оказался человеком покладистым, не принадлежал к числу тех безнадежных алкоголиков, которые в вытрезвителе бывают чаще, чем дома. Встреча с Ткаченко его озадачила, испугала. Неужели он, бывший фронтовик, со стороны выглядит подонком, который заслуживает общественного порицания?

— Нет, клянусь, что рюмка меня не так уж и тянет. Но бывают обстоятельства, когда не хочешь, а надо выпить, — объяснил Пащенко старому журналисту, — да вы и сами, наверное, знаете, как это бывает.

Василий семнадцатилетним пареньком, сразу после школы, попал на фронт. Воевал на 1-м Прибалтийском. После контузии в конце войны на время потерял память, слух, речь. Долгое время находился в госпитале. Выписался, вернулся домой. Вроде и здоров, но работать почти не может. На врачебной комиссии это подтвердили, но из-за отсутствия каких-либо бумаг написали, что Пащенко инвалид труда, а не инвалид войны. В результате пенсию получил меньше, чем ему положено. Обратился в одну, другую инстанцию. Говорят, что ничего сделать не могут, нет нужных бумаг.

Вот тут и нашлись доброжелатели, которые предложили инвалиду: «Ставь пол-литра, подумаем, что делать». Раз поставил, второй, а там и третий… Много ли надо человеку, который, как Пащенко, перенес контузию, чтобы опьянеть?

Павел Петрович из военного билета Пащенко выписал наименование артиллерийской бригады, в которой тот воевал, номер указа, по которому был награжден медалью «За боевые заслуги», и все эти данные послал в Архив Министерства обороны СССР. Вскоре оттуда пришла справка, что ефрейтор Василий Пащенко действительно был орудийным номером в бригаде, удостоен медали «За боевые заслуги». Сообщался и номер госпиталя, в который он был направлен после тяжелого ранения. Затем получил и вторую справку, в которой подтверждалась его контузия, срок пребывания в госпитале.