И всё-таки она вертится!

Мне уже к тому времени было чем заняться на досуге: два литобъединения — поэтическое (Нонны Слепаковой) и прозаическое (Валерия Воскобойникова), два театра — молодежный театр-клуб «Суббота» и детский «Домашний театр» (где я свои спектакли ставил), два ансамбля — детский ансамбль «Каникулы» (где я с детишками песенки свои разучивал) и студенческий ансамбль авторской песни «Краски» (который опять же не без моего творческого участия был организован)…

Ну вот, короче, и начинают в голову мне настойчиво постукивать всякие нехорошие мысли: «А чего я штаны-то в редакции просиживаю? Жизненный КПД[12] на заднюю точку зря извожу?…»

И ее величество Свобода, курлыча с небес, предательски стала зазывать меня на вольные хлеба. А оттуда (с этих самых хлебов) только что Иосифа Бродского[13] на Соловки отправили. Нет, мол, такой профессии в нашей стране — поэт. И коллеги мои, журналисты, которые всю жизнь в редакции проработали, в один голос пальцем у виска стали крутить: ты таким трудом и удачей сюда попал и вот так разом всю жизнь готов себе перечеркнуть?! На свободном поприще выживают исключения, единицы…

Ну, набрался я таки сил, хлопнул дверью — и началось мое свободное плавание по коварному океану творческой самореализации…

Оглядываюсь я сейчас с высоты жизненного опыта и дивлюсь порой. А ведь и правда рискованное это дело — Свобода. Если бы на поворотах судьбы моей ветерок чуток не в попутную сторону дунул, неизвестно, где бы мой кораблик Свободы сейчас рыб кормил. Да и я вместе с ним.

Но как-то случилось так, что набрался я наглости и заскочил в машину к Эдуарду Николаевичу Успенскому — якобы интервью для детской газеты брать, а выскочил оттуда после разговора с ним уже с первой книжкой — «Шагалочка».

А потом как-то очень вовремя для меня редактор «Ленинских искр» Людмила Анатольевна пошла на повышение и стала главредом в питерском «Детгизе». Вот и вторая книжка моя — «Бесконечный караван», считай, по счастливой случайности вдогонку подоспела. Ну а с двумя книжками уже и в Союз писателей можно заявление подавать. И подал. И приняли!

Но с книгами произошла остановка. Народ в 90-е годы XX века интересовала колбаса и финансовые пирамиды. Вот и сидел, чертил на листах ватмана игровые схемы, в которые превращал свои стихи. Разрабатывал объемные головоломки. И в театре «Эксперимент» успел поактерствовать. И сценарии для первого отечественного сериала «Улицы разбитых фонарей» пописать. И роликов рекламных понапридумывать, когда вся эта индустрия только зарождалась. И музыки песенной всякой понаписать, которую никто, может, никогда и не узнает. И настольных игр. А потом, когда появились компьютерные и мобильные игры, — то и здесь отметился. И необычные аттракционы для «Фиксиков». И анимация для «Смешариков», коих и нарёк сим именем и имею честь родным папашей им приходиться. Причем меня увлекала не только сценаристика. Раскадровка — это особая радость. А почему бы еще самому и персонажей не поозвучивать?

Свобода! Вот тогда-то и случилась со мной Свобода!..

Но вот, друзья мои, мы наконец подошли к книжке, которую вы сейчас держите в руках.

Для меня она тоже некий эксперимент. Шаг в сторону. Причем шаг опять же из серии пишешь «в стол». То есть для души. Заведомо понимая, что ни одному издательству подростковые стихи, по сути дела, не нужны. Ну не коммерческий это жанр — поэзия — и всё тут!..

Кстати, о поэзии…

Ведь игровые малышовые стихи, с которыми у многих связана моя фамилия, и поэзия — это не одно и то же. Именно поэтому и в Союз писателей попал я не без труда. Некоторые коллеги были настроены категорически против: мол, никакой Шевчук и не поэт! Эквилибрист словесный! Играет словами, и всё. Никакой высоко-поэтической метафоры, никакой морали. Несерьезно — короче. Обэриут[14] — одним словом.

И это мнение было вполне обоснованным.

Ведь большинство моих старших питерских коллег по цеху, таких, как глубоко почитаемые мною Михаил Яснов и Сергей Махотин, в детскую поэзию пришли из взрослой — по необходимости, как они сами в этом признаются. А я — типа, сознательно и целенаправленно. Поэтому с настоящей поэзией они, в отличие от меня, были, действительно, на «ты».

Так я и не спорю! Ну не писал я в те времена настоящей лирической и философской поэзии. Не увлекало.

А тут вот пару лет назад зацепился взглядом за картины художника Саши Ивойловой. Картины настолько многоуровневые по возможной интерпретации, что не удержался — взял и стал их зарифмовывать. Тоже без особой надежды, что какое-либо издательство ими заинтересуется. Однако питерский «Детгиз» — честь ему и хвала! — издал-таки книжку. Люблю ее несказанно!

Но что делать дальше? Картины кончились, а размышленческие стихи продолжались. Сидел и писал «в стол». По старой, выработанной годами привычке. Опять же уверенный, что это больше для себя, чем для кого-то.

И тут на тебе — михалковская премия!