И всюду тьма

Раньше она пыталась расспрашивать Хельгу о мастере, но та ничего толкового не отвечала, может, ей было запрещено что-либо рассказывать?

– Птенчик мой, когда же ты меня правильно называть начнешь? Хельга да Хельга! Все как неродная. – Покачала головой старушка, – засиделась тута в четырех стенах, я смотрю, на волю просишься. У мастера кроме тебя забот полно, тута вообще не появляется, то во дворец его требуют, то в город, то еще куда. Но не могу я уже смотреть, как ты чахнешь, света белого не видя. Эх, попробую поймать его и привести к тебе.

Разговор с Хельгой состоялся два дня назад. Кеннет так и не пришел. Ана вздохнула и отложила книгу. Взаперти становилось все теснее. Даже в академии разрешали прогулки, здесь же большую часть времени она проводила в мыслях, и они пожирали ее изнутри. Лежа в постели, Ана представляла, как ее мучители выцарапывают свои глаза. Обедая, она размышляла, смогут ли они отгрызть себе руки. Читая о зверствах Иоганна VI, воображала, что на колья сажают совсем не политических преступников. Она понимала, что способна на все это. Тьма позволяла подчинять разум от незначительного внушения до полного контроля, однако было слишком легко не справиться с управлением. Страшнее всего было, используя Тьму, разрушить собственный разум – тогда сила, больше ничем не управляемая, становилась стихийным бедствием, и именно так, как известно, заканчивали все проклятые. Но ее разум и она сама пока в целости, а использовать силу она собиралась только на тех, кто того заслуживал.

Неожиданно до нее донеслось смущенное хихиканье. Голос и смех Лиззи слышались отчетливо: она стояла под открытым окном. Ана навострила уши и прижалась к стене, чтобы остаться незамеченной. С горничной был и Джеймс – лакей, от которого приходили в восторг все служанки поместья. Его светлые кучерявые волосы напоминали жидкое золото, загорелая кожа и мускулистое тело заставляли трепетать девичьи сердца.

Эта парочка приходила сюда постоянно, и для Аны они уже стали почти знакомыми. Джеймс шептал Лиззи что-то на ушко, а она озорно смеялась в ответ. Ана наблюдала за их интрижкой с самого своего появления здесь – она была свидетельницей того, как Лиззи стеснялась взять его за руку, как он приносил ей букеты полевых цветов, как они ссорились, когда Лиззи считала, что он флиртует с другими, как потом они мирились, заключая друг друга в объятия. На вид горничной было лет шестнадцать, и ее чувства соответствовали возрасту: беспокойные и спонтанные, нежные и наивные. Джеймс казался Ане немного старше, но это могло оказаться обманчивым впечатлением из-за его высокого роста и крепкого телосложения.

Обычно она с любопытством следила за ними: они напоминали ей о сказках о любви, прочитанных тайком в детстве, и о ее дорогом друге, которого Ана потеряла так давно. Но сегодня ее одолевала мрачная меланхолия, а эта парочка была слишком радостна, слишком свободна, слишком счастлива. «Убирайтесь отсюда…» – она сморщилась от горечи и тоски.

Послышался шлепок и недоуменный возглас: «Лиззи, какого черта?!» – «Ты, ублюдок, как посмел!» – крик в ответ. Ана выглянула и увидела убегающую в слезах Лиззи и Джеймса, смотрящего ей вслед. «Что на нее нашло?» – пробормотал он себе под нос, топчась на месте. Ана смотрела на его широкую спину и задавалась тем же вопросом. Ее злость исчезла так же быстро, как и появилась.

Джеймс резко обернулся, и их взгляды встретились.

– А ты кто такая?! – со смесью раздражения и удивления спросил он.

Ана молчала, не зная, что сказать, а потом назвала свое имя.

– И что? Я должен тебя знать? – Он сделал шаг ближе, его тон стал резче.

– М-мастер… – Ана хотела сказать, что Кеннет разрешил ей здесь оставаться, но язык не слушался.

– А-а. Ты в запертой комнате, что ли, живешь? Из-за тебя сюда входить нельзя? – Джеймс стукнул себя по голове и расслабился.

Ана кивнула. Она слышала пару раз, как слуги говорили о ее комнате, и из разговоров поняла, что никто из них не знает о причине запрета.

– И давно ты здесь? – поинтересовался лакей. – Ой, глупость спросил, с начала запрета ты здесь и есть, да?

– Джеймс, подай руку, пожалуйста, – вместо ответа попросила Ана, а ее сердце учащенно забилось.

Он подал, она оперлась на нее и с легкостью перемахнула через подоконник. Оказавшись на мягкой траве, Ана глубоко вдохнула и подставила лицо солнцу. Джеймс же изумленно смотрел на нее. Он сейчас нарушил приказ графа Блэкфорда или помог несчастной девушке? Рассматривая ее бледную, почти прозрачную кожу, глубокие синяки под глазами и блаженство, написанное на лице, хотя она еще и на шаг не отошла от места своего заточения, он не мог заставить себя сожалеть о содеянном.

– Почему тебя заперли? Граф… со странностями, конечно, но не то чтобы прямо жестокий, – Джеймс пробормотал, нервно оглядываясь, проверяя, не подслушивает ли кто.

– Долгая история, – отмахнулась она.

«Не жестокий, да?» – усомнилась Ана. Поведение лакея противоречило его словам.

– Отведи меня к нему, – сказала она, собрав всю свою смелость.