I will never leave you (СИ)

Действительно прав, потому что сейчас я сижу у больничной койки. Больничной койки, на которой лежит любимая мною девушка. Ей поставили капельницы, наложили компрессы. Но она не просыпается. Не приходит в себя, даже не шевелится. А я ничего не могу делать. Я беспомощен. Потому что люблю ее, но ничем не могу помочь.

События вчерашней давности каждую минуту проносились у меня перед глазами. Когда один из нанятых отцом специалистов нашел Мелани, прятавшуюся в доме родителей и допустившую жуткую оплошность, всего на секунду выйдя в сеть, я ломанулся к ней. В дом Браунов. Я плохо помню, как добрался до туда в сопровождении Колина и нескольких охранников. Как зашел в дом, расталкивая в стороны набежавшую «свиту».

Но очень четко помню перепуганные глаза этой сучки. А я лишь разозлился еще больше. Схватил ее за шкирку и заставил показать, где она прячет Кэт.

Она показала нам дорогу к заброшенному складу, где они и прятали девчонку. Я встретил Грина, пока обыскивал все здание. И понял, что он просто мстит. Он мстил мне через Кэт. А потом, увидев ее, я окончательно понял, что если кто-то решил или решит отомстить мне через нее, то это беспроигрышный вариант.

До полусмерти избитая, покалеченная девочка, сжавшаяся в комок и еле дышащая, лежала на холодном полу. Лежала и молчала.

Я шептал ей, что рядом. Что больше никогда ее не покину. Что у нас все будет хорошо. Но она не отзывалась.

Даже не шевелилась.

И сейчас, когда она лежит в больнице уже часов 6, а я все это время сижу с ней — она замерла. Даже ее грудь не вздымается. Поэтому только мерзкий писк оповещает о том, что она жива. Удерживает меня на грани жизни и смерти. Потому что если умрет она, то умру и я.

Честно сказать, никогда не думал, что кто-то может быть настолько жесток с ней. С моей маленькой девочкой. Но сейчас вижу, что, оказывается, нашлись такие.

У нее сломана правая рука, трещина в ребре, сильные ушибы и гематомы по всему телу. Особенно на лице.

И наверное самое главное, что сейчас вам хочется знать — как там малыш?

А он, кажется, единственный, кому вообще с высокой колокольни плевать на происходящее. Он не пострадал.

В отличии от его долбанутой мамашки.

— Черт, — это слово я повторяю уже сотый, тысячный раз, потирая переносицу.

Это моя. Полностью моя вина. Если бы я не ушел, а остался с ней, то все было бы нормально. Она бы сейчас была дома. Целая и невредимая. Но я, как последний эгоист, оставил ее там. Оставил в одиночестве с нашей новой «маленькой проблемкой».

Проблемкой. Забавно. Если бы все родители называли своих детей, то весь мир стал бы одной большой «проблемой».

А если серьезно… То никакая это не проблема. Благодаря этому ребенку мы станем одной большой семьей. Скоро она очнется. И уже больше никогда от меня не отделается.

***

Вторые сутки.

Вторые сутки я живу в своем личном, более никому недоступном аду. Вторые сутки сижу в это больнице, в этой палате, у это постели. Постели, на которой ровным, беспробудным сном спит самый дорогой мне человек. Поразительно. В детстве я мечтал, что когда вырасту, построю свою жизнь самостоятельно. Не завися ни от кого. А сейчас… А сейчас моя жалкая, совершенно никчемная жизнь висит на волоске, зависит от одной на вид хрупкой, но такой упертой девицы.

— Ты не можешь меня бросить, слышишь? Не имеешь права, — осторожно глажу ее руку, рассматривая черные узоры на мертвенно-бледной коже. — Хочешь мстить? Мсти. Но не так, черт возьми! Бей, кричи, игнорируй меня. Делай что хочешь! Но не уходи, ясно? Просто не смей.

Наверное, вы решите, что я сошел с ума. Все может быть. Потому что только сумасшедший может быть настолько сильно привязан к девушке, которая даже женой-то моей и не является. Однако мой мир вращается вокруг нее, и изменить что-либо я — не в силах.

Не знаю почему, но я кладу руку на ее маленький, еще только чуточку округлившийся живот, спрятанный под тонкой больничной рубашкой. Подумать только. Там прячется живое существо, маленький малыш. Мой сын, а может и целая дочь.

— И ты не смей, — тихо говорю я, поглаживая живот своей большой ладонью. — Ни при каких условиях. Я твой отец, кроха. Ты должен меня слушаться.

— Послушается. Можешь даже не сомневаться, — грубый, хриплый голос отца разрезает тишину.

Ну вот. Теперь еще кое-кто знает наш маленький секрет. Мне однозначно конец…

— И давно ты знаешь?

— Знаю о чем? — спрашиваю я, стараясь не оборачиваться к отцу.

— Хватит придуриваться, Теодор, — он проходит дальше в палату и усаживаться на стул с другой стороны койки, точно напротив меня. Я все еще не хочу смотреть в его глаза. — Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Конечно знаю. И придуриваться, отговариваться, врать, что он ошибся — больше не имеет смысла. Все равно не сработает. Это не мама.

— Пару дней. Мы поссорились из-за этого. А потом они ее забрали, — я продолжаю сжимать холодную, словно тряпичную руку любимой девушки.

— Поссорились из-за того, что любимая тобою девушка беременна от тебя?