И здрасте вам через окно!

Вечером, как и договаривались, Гала с Мирав вышли во двор. Жара спала, с моря дул прохладный ветер, и можно было спокойно поболтать на скамеечке под старым платаном.

– Мирочка, какую страшилу ви перенесли за эту неделю! Я как о вас вспоминала, так сразу хотелось глубоко страдать от неизвестности. Ну теперь все хорошо, и можно начинать счастливо жить.

– Сара Моисеевна, я же за эти дни столько слез выплакала, столько мыслей поганых в голове перебрала, что подумать страшно. И главное – сон перед этим снился, как будто я на деревянной кровати лежу забинтованная, а неподалеку от меня мама моя покойная. Кровать широкая, а она говорит, мол, двигайся, доца, к мине поближе. И так нежно рукой манит. А я смотрю на нее, и страх сковал. Сама думаю, отчего вдруг боязно, ведь не кто-нибудь, а мама зовет. Потом взяла и побежала от испугу. Проснулась в холодном поту и поняла, что сон нехороший. Пошла через несколько дней к врачу и вот тебе, здрасте пожалуйста.

– И пускай ученые говорят, чего хочут. Есть что-то сильно неизведанное, которое нас предупреждает, – продолжила тетя Сара. – Помню: незадолго до войны помыла я полы в доме и уселась на лестнице ноги в тазу обмывать. Я раньше завсегда босиком пол мыла. Так вот, села я, посмотрела на небо, а там… как в кино. Люди по небу идут. Много людей, и все в одну сторону направляются, скот гонят, чемоданы несут, телеги груженые едут, и огонь с дымом кругом. Картина складывается: вроде как люди от беды спасаются. Я Семена стала звать, чтобы он мог на своем зрении убедиться в правильности того, что мине видится, а он, аспид эдакий, как плохая корова, когда ее доят, в уборной в это самое время сидел, запором мучился. Кстати, ви, Мирочка, козочку свою уже пробовали доить?

– Нет еще. Руку нельзя напрягать.

– Замечательная у вас козочка, красавица белоснежная, и рожки смешные и востренькие. Ох, как она ими Саву в зад боднула, будь он неладен! Так вот, о чем это я говорила? Пока Сема пришел, все уже давно исчезло. Я тогда расстроилась и ничего ему про небесное явление не сказала. Боялась, что не поверит или, того хуже, за сумасшедшую примет. Рассказала только тогда, когда война с фрицами началась. Ну а там уже не до смеха. Поверил без одного сомнительного слова. Вот так.

– И у вас, значит, предсказание в жизни случалось, – тяжело вздохнула Мирав. – Раньше, говорят, их больше было, а сейчас очень редко. Это, наверное, от того, что люди перестали в церковь ходить. Ох, кто бы мине предсказал, когда наш Мендель женится. Я ещче и от этого сильно расстраивалась. Думала, помру и не увижу, как он в дом невесту приведет. Лежу, плачу, а перед глазами картина, как он заходит во двор с умной, страшной и в круглых очках.

– Мирочка, с чего ты взяла, что он обязательно слеповатую и страшную приведет, – заступилась за Менделя Гала.

– А какую ещче! Кто на него позарится! Он же всю стипендию на комсомольские взносы сдает, а за девушками ухаживать надо, тратиться, цветочки с мороженкой покупать. Кому такое счастье достанется? С евоным-то мозгом трудно жить: в голове только формулы с микроскопами. О чем он с красивой разговаривать будет? Загляните к нему в тетрадку и сделайте себе мнение. Хоть бы какой поганый рисунок от скуки нарисовал! Все биологические, и ни одного про любовь.

– Сарочка! – позвал жену Семен. – Иди ужинать! Я уже все приготовил!

Сара Моисеевна нехотя встала со скамейки и медленно пошла домой. После пары шагов она обернулась:

– Ви слышали? Он приготовил! Вся женская работа по дому в течение дня моментально меркнет от «я все уже приготовил». И за что ми только любим мужчин? Иду, Семочка, иду!

Ночь в семье Ватман, если не считать Галиного храпа, прошла относительно спокойно. В последнее время Мендель опросил немалую часть знакомых и собрал богатый материал на тему борьбы с храпунами. Почти каждую ночь он проверял эффективность различных методов и понял, что ни один из них не дает хорошего результата. Зажим носа не был панацеей, да и синева от сдавления портила тетке внешний вид. Посаженное на капельку канцелярского клея перышко давало кратковременное затишье храпа. Оно щекотало ноздрю, заставляя Галу неистово чесать нос и чихать по многу раз. Проснувшись от раздражения, она шла закрывать окно, думая, что коварная простуда подбирается к ее хрупкому организму. С исчезновением уличных шумов храп становился еще невыносимее, и Мендель, окончательно измучившись, забирал одеяло с подушкой и уходил спать на кухню. Единственным более или менее действенным методом оказались маленькие камушки, которые он подкладывал ночью под простыню. При повороте на бок они подкатывались под тело и вызывали неудобство сразу же, как тетка ложилась на спину. Конечно, неспокойный сон отражался на внешнем виде родственницы и расчесанный до красноты нос тоже не красил, но жертва была необходима, как воздух, вода и крепкий сон.