И здрасте вам через окно!

Легкая разбитость после сна не нарушала Галиного распорядка, и утренние посиделки в галерее продолжались несмотря ни на что. Привычно восседая на венском стуле, она наслаждалась тишиной раннего утра и восхищалась тем, как восходящее солнце робко заглядывало в арку. Этой робости хватало ненадолго. Закрепившись на отвоеванной у ночи территории, оно разрасталось, как на дрожжах, и уже через несколько минут заполняло собой все арочное пространство, упираясь округлым горящим телом в холодный каменный свод, который на удивление идеально подходил под размеры светила. В этот день ничто не нарушало привычной процедуры восхода, и яркий солнечный свет уже вторгся в темное царство двора, как в конце тоннеля показался белый силуэт с косой. Казалось, он не идет, а плывет в потоке света.

«Это за мной смерть пришла, – промелькнуло в голове у Галы. – Никогда бы не подумала, что она будет настолько эффектна, да еще и с огромным букетом. Наверное, артисты умирают именно так. Цветы – это справедливо и даже естественно. К обычным людям можно и без них, а к нам, отдавшим всю свою жизнь сцене, нужно являться красиво. Жаль, аплодисментов не слышно».

– Вижу, ви уже миня ждете на своем привычном месте, – раздался до боли знакомый голос. – А я вам цветы несу, несравненная мадам!

Пустым безразличным взглядом Гала смотрела на мужчину и не говорила ни слова. Отсутствие ответной реакции немного насторожило подошедшего, и он похлопал в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание.

«Вот и аплодисменты. Только жидкие какие-то. Неужели за всю жизнь не заслужила оваций?»

– Цветы, говорю, примите!

– Спасибо, очень тронута. Не ожидала такого ухода, – монотонно произнесла Галина Борисовна.

– Ухаживать я не шибко умею, но раз подвернулся случай, то розочки с утра – в самый раз.

Гала медленно протянула руки к букету и укололась об острый шип. Вздрогнув от боли, она пришла в себя. Перед ней в светлом фартуке, с метлой и цветами стоял Захар. «Вот что бывает от плохого сна и недосыпания. Нужно срочно заняться собой, а то недолго в желтый дом угодить», – подумала она.

– Иду двор убирать, а тут солидный мужчина мине букет в руки тычет, мол, снеси артистке Полонской. Я сразу про вас вздогадался. Всю жисть на должности работаю, и никогда ещче в этот двор цветов не носили, пока ви не появились. У вас, что ли, такая фамилия?

– Это мой сценический псевдоним.

– Получается, фамилия у вас ненатуральная? Подозрительно.

– Артистам разрешается.

– Вот все у вас не как у нормальных людей. Фамилии придуманные, и ход мыслей ваш извилистый и непонятный для простого рабочего человека. Примите флору, как говорится, и распишитесь в получении.

– Захар, от кого цветы?

– А я почем знаю! Он мине не докладывался и даже рубель дал, чтобы лишнего не рассказывал.

– А я, голубчик, грешным делом подумала, что это вы за мной решили поухаживать.

– Скажете тоже! Здесь же розочек на половину моей зарплаты. Я ещче из ума не выжил, чтобы так на женщин тратиться.

– Похоже, вы правы. Только сумасшедшие и влюбленные способны на подобные поступки.

– Вы щас прям как в фильме сказали. Я недавно картину про любовь смотрел, так там дамочка одна глаза в небо закатывала и точно такие же речи произносила. Одно вам слово – артисты. Все одинаково, и не поймешь, где у вас жисть, а где кино.

* * *

Галу удручало реальное положение вещей. «Дожилась, – думала она, – уже начала продавать память! Зачем только поспешила подарить трубку Саве? Какая недальновидность! Узнает о моем поступке, вообще перестанет уважать. Одно радует, он ею почти не пользовался. Если что, так и скажу в оправдание. Ладно, не буду себя терзать, все равно другого выхода нет. Сегодня нужно попроще одеться, а лучше – победнее. Кто прилично выглядит, тому много не предложат. Никаких румян, чернения бровей и накрашенных губ! Легкая синева под глазами – показатель глубоких душевных переживаний и даже страданий. Элемент жалости должен всегда присутствовать в таких делах. Тфу, смотреть на себя противно. В гроб краше кладут. Нужно хоть газовый платочек на шею повязать».

Гала не торопясь шла по улице и смотрела по сторонам. Почти каждый шестой дом был уничтожен войной. Разбитые окна уныло глядели на прохожих сквозь торчащие осколки стекол, оторванные балконы безжизненно свисали на прутьях железных арматур, угрожая обрушиться в любой момент от малейшего сотрясения. Разрушенные стены когда-то элитного жилья безмолвно демонстрировали утраченную мощь и надежность, обнажая колонны, печные изразцы и потолочную лепнину, чудом сохранившуюся после авианалетов. И только разорванные листы кровельного железа, болтаясь и гремя во время сильного ветра, напоминали жителям города о том, что это еще не смерть, а всего лишь контузия, которая обязательно пройдет, если начать своевременное «лечение». Из-за нехватки рабочих рук и низкой оплаты труда город медленно «заживлял свои раны». Быстро восстанавливались промышленные предприятия, санатории, школы, а еще быстрее красные уголки с лекториями.