...и зелень глаз (СИ)

В открытую дверь влетела ласточка — та самая, которую Ивор подобрал раненой в Пепельном квартале. В этом доме заботливыми руками Талии она поправилась, и с тех пор птица постоянно сюда возвращается.

— Ласточка так часто прилетает, что тебе стоило бы уже дать ей имя как члену семьи.

— Если бы это был дятел, я бы назвала его «Ивор».

— Пф, почему сразу «Ивор»? — хохотнул он, но ответа так и не дождался.

Талия, надув губы, ушла вниз, захватив старые повязки в пятнах крови.

— Она волновалась о тебе, — подсказал стоявший в дверях Витарр. — Когда ты уже прекратишь соваться под мечи?

Ивор цокнул языком и потёр перевязанную шею. При Талии он не подавал виду, но два пореза — один над другим — ещё пощипывали, или это было лекарство? Грудь болела, как будто её придавили булыжником. Линза в кармане сломалась от удара и пошла сетью широких трещин.

Мастер-старик не обрадовался. Это был его подарок. Ивор однажды спас его внука — любителя прыгать по крышам… а заодно и с них падать. Ивор тогда не осознал ценность награды, но потом увидел, какую кучу серебра отвалили этому старику за пару маленьких линз в оправе, и стал куда бережнее относиться к подарку. К тому же это была не безделушка, а вполне полезная вещь.

Теперь сломана. Жаль было расстраивать Роджера. Всё-таки он отличный старик. Знает про сопротивление, симпатизирует ему, хотя и не во всём соглашается. Он не любит, когда льётся кровь, но разве вооружённого врага остановишь объятиями? Зато, когда надо спрятаться от стражников, если вдруг припечёт, его дверь всегда открыта. Старик ещё и пирогом угостит.

Ивор узнал, что в Ночь Пепла у мастера погибла дочь — мать того неугомонного внука. Когда Роджер вспоминал о ней, у него всегда были грустные глаза. Глядя на разбитую линзу, Ивор ещё раз вздохнул.

И всё же визит оказался не напрасным. Королева приходила к мастеру. Роджер рассказал Ивору обо всём и страшно волновался, переживал за судьбу внука, если что-то случится.

«Королеве можно верить. Она с нами, — ответил на это Ивор и поспешил успокоить старика: Доверьтесь ей. Она знает, что делает».

— Ивор? — вывел его из размышлений Витарр.

— Да. Зато мы проверили сведения Элиаша. Ничего они про нас не знают, иначе бы не пытались выманить. Чем не облегчение?

— Знать, что это ловушка, и всё равно сунуться. Это только ты так можешь, Ивор.

— А было бы лучше, если бы туда пошёл один Элиаш?! — вскинулся он.

— Он бы не пошёл, хотя и волновался бы, — спокойно ответил Витарр. — Случай с королевой всё-таки кое-чему его научил. Я надеюсь.

— Вот именно, ты не знаешь точно. Если бы он пошёл и погиб, я бы никогда себе простил.

— Ивор, я собирался оставить Элиаша тут и приглядеть за ним этой ночью. Если бы ты не решил…

— Я решил, что ребятам нужно спокойствие. Иначе они бы боялись каждого шороха, за каждым углом ждали бы облаву! И наверняка совершили бы где-нибудь глупость!

Ивор смотрел на друга, нахмурившись. У Витарра со вздохом опустились плечи.

— Ты говоришь, что считаешь меня лидером, Ивор, однако продолжаешь всё делать по-своему. Как в день казни Робера, как в ночь во дворце. И как долго тебе будет везти? Можешь считать меня трусом, но я лишь хочу, чтобы мы все… как можно больше из нас увидели то будущее, за которое сражаемся.

Гнев Ивора мгновенно потух, как свечной огонёк под ветром. Это же Витарр. Он может внешне оставаться спокойным, даже порой равнодушным, но всегда заботится обо всех в сопротивлении. Он переживает смерть любого подпольщика острее, чем остальные. Он всё ещё чувствует, что приложил руку к Ночи Пепла и винит себя за последствия.

Ивор знает это, потому что в эти дни Витарр надолго пропадает в лесу и молча дырявит стрелами несчастный мешок с соломой.

Если бы Ивор не решил всё сам, если бы не взбаламутил всех, а призвал их послушать Витарра, их лидер нашёл бы слова, чтобы всех переубедить. Но когда сказано слово, когда единодушно возразили… Витарр не воюет со своими, лишь помогает по мере сил. Ивор считает его своим другом, даже братом. Но когда Ивор в последний раз был Витарру союзником?

— Прости, — понуро сказал Ивор.

Витарр оглянулся на лестницу, не идёт ли там Талия.

— Я хотел поговорить с Элиашем. У него та же беда, что и у Талии. Они хотят совершить великое и полезное, думая, что без этого они ничего не значат.

— Вздор какой.

— Верно. Великие дела могут состоять из сотни маленьких. Можешь сказать это Элиашу? Тебя он послушает лучше, чем меня.

«Сказать Элиашу и сказать это самому себе. Ты об этом, Витарр?»

— Я не умею говорить так красиво, — усмехнулся Ивор.

***

Линн ехала в закрытой повозке в окружении коробок. На коленях лежала самая большая и белая, которую ей поручили особенно беречь. Вывеска портняжной мастерской скрылась вдали, и Линн грустно вздохнула, всё ещё ощущая на языке вкус чая и сладостей. Ей нравилось ездить к Шарлотте.

Как-то Линн заговорила о ней с королевой.

Микая тогда сидела в кресле и читала. Вернее, делала вид, что читала. За несколько минут она так и не перевернула страницу, а глаза не бегали по строчкам. Королева снова о чём-то задумалась.