И жили они долго и счастливо

— Поговорила бы ты с мужем, — предложил Волк неуверенно, присаживаясь рядом. Провел пятерней по волосам, приглаживая их.

— Кажется, моему мужу не дано понять, как получаются дети, — хумро ответила Софа, бесцельно обводя взглядом мокрый сад. — Знаешь, что он сказал мне в этот раз? «Опять ты…»

Она замолчала, и в молчании этом была такая тоска и такая безнадега.

— От зелий здоровье портится, будешь бледная… — начал было Волк, но умолк, поняв, какую чушь несет. Будто от постоянных родов не портится.

— Поговори ты с ним, — предложила Софа.

— Кто я такой, чтобы ему указывать? Ни разу он меня не послушал и теперь не послушает.

Софа горько улыбнулась, потом и вовсе рассмеялась.

Волк отвел глаза.

Думал ли он, когда крал ее, чем все может обернуться? Для нее. Для него. Да ни о чем он не думал…

И, кажется, нынче на свете осталась лишь одна вещь, что ещё могла разжечь в ней неподдельный интерес. И каждый раз Волк ждал и одновременно боялся этого вопроса. И как всегда вопрос прозвучал.

— Что же Кощей? — словно невзначай обронила Софа. — Уже вернулся?

Волк давно пожалел, что когда-то рассказал ей про Кощея и его хранилище. Кажется, если что и осталось в царице живого, то это вера в то, что там, в замке в Нави, было что-то, способное превратить её в ведьму и даровать свободу, и более того, она убедила себя, что этот неосуществимый, совершенно сказочный план есть её единственная надежда на спасение. И Волку бы объяснить пожестче, как она ошибается, но он не решался. Ведь тогда мог погаснуть последний сохранившийся в ней от былого пламени огонёк.

— Пока не объявился, — мотнул головой он.

— Выходит, — вскинула бровь Софья, — сокровищница его совсем без охраны стоит?

— Ну почему же? Охранные и обережные заговоры все еще действуют, он ведь их ни на час и на день накладывал.

— Ммм…

Волк тяжело вздохнул.

— Софа… Оставь эти мысли. Они не доведут до добра.

— Словно сейчас оно у меня есть — это добро.

— Кощеев замок — гиблое место. И мало кто ушел от туда по своей воле.

— Но если он умер, разве не должны были утратить силу его заговоры?

— Он бессмертен. И рано ли поздно ли вернется. И несдобровать тому, кто решит воспользоваться его отсутствием.

— А я бы воспользовалась… Такой шанс…

— Софа!

— Хватит! — оборвала она. — Не ты сидишь в золотой клетке, не ты рожаешь детей и терпишь присутствие этого… этого…

Она вдруг согнулась, спрятала лицо в ладони.

— Видеть его не могу, — прошипела она сквозь зубы, словно через боль. — Лицо его мне мерзко, и весь он… И все время думаю: мне было уготовано что-то другое, а досталось вот это все… Ничего от меня не осталось. Все забыла. Ничего не хочу. И я уже не я. Раньше море снилось, много воды — как отец рассказывал, сейчас и этого со мной не бывает. И потом я же… я же женщина… мне же тоже хотелось… в руки любимого…хоть раз в жизни… а теперь до самого конца… только вот так…

И она заплакала. Волк неуверенно положил руку ей на плечо. Нельзя было — она принадлежала другому. Сколько раз он повторял себе это за последние годы? Что ему стоило украсть ее тогда, когда они сидели у костра, увести с собой. Была бы его. Братья порубили бы царевича, а он бы не спас, и никто бы ни о чем не узнал. Но не захотел, не нужна тогда была. А после свадьбы уже поздно было что-то менять. Чужую жену украсть…

А Софа внезапно подалась к нему, прижалась, прячась у него на груди. Наверное, она просто искала поддержки. Понимания и человеческого тепла. Будто было ей — царице — кому здесь выплакаться. Но на Волка словно помутнение нашло.

— Отдайся мне, — прошептал он, прижимая ее к себе крепче. — Со мной тебе хорошо будет… Я обещаю… Я…

Но Софья вдруг с нечеловеческой силой толкнула его в грудь, отлетела сама и схватилась за живот. Холщовый мешочек выпал из ее рук, развязался недозатянутый шнурок, и на землю просыпались финики.

— Отдаться! — в ярости воскликнула она. — Мне! Тебе! За горсть сладостей? И это после того, как ты семь лет твердил мне, что я принадлежу другому мужчине, что должна терпеть, что такова моя судьба, и не я, не ты не властны над ней? И после этого мне отдаться тебе?!

Она сплюнула на землю, а потом вскочила со скамьи и в исступлении начала давить финики ногами, втаптывая их в грязь.

— Софа…

— Не смей! Не смей, не смей, не смей меня так называть! Так меня звал единственный человек, что любил по-настоящему! Вот тебе, вот, вот! — приговаривала она, продолжая бить ногой по земле. — Поди вон и будь проклят! Ненавижу тебя и до конца дней своих буду ненавидеть, и не смей мне больше попадаться на глаза! Я жена царя! Я царица здесь! И я приказываю тебе больше никогда не появляться передо мной! Вон!!!

Волк сделал шаг назад, затем еще и еще. Перекувыркнулся через голову, оборачиваясь, а потом боднул боком о куст рядом с ним, вырывая клок шерсти.

— Понадоблюсь, кинь о землю и назови по имени, — прорычал он.

И бросился бежать, не в силах уйти шагом. А нос еще долго свербил аромат фиников, перемешанный с запахом сырой земли.

Глава 6.

— Это правда, что у тебя был роман с Лебедью? — спросила Василиса за завтраком в понедельник.