И жили они долго и счастливо

Однако Божена нашла ее сама: подловила у кабинета. Василиса вышла из него и увидела ее. Снегурочка стояла у окна в коридоре и разглядывала пейзаж за ним: весна вовсю заявляла свои права, снег таял, и Данила, особо мрачный в эти дни, едва успевал убирать месиво с парковых дорожек. Она как всегда была босиком. Длинные тонкие руки украшали браслеты с бубенцами. В простом сером платье с многослойной юбкой она казалась совсем девочкой. Услышав скрип двери, Снегурочка обернулась. Зазвенели бубенцы, взметнулись и красиво опали распущенные светлые волосы.

— Здравствуй, — поприветствовала Василису Божена, и голос ее прозвучал хрустальным перезвоном.

Легко было забыть о том, что Снегурочка не человек, но стоило заговорить с ней или взглянуть ей в глаза, как все вставало на свои места. Глаза у Божены были светлые-светлые, сероватые, цвета талого льда под водой. Василиса знала, что она видит ее насквозь, и от этого было не по себе.

— Ты который день хочешь спросить меня о чем-то, — продолжила Божена, — так спрашивай, потому что совсем скоро я лягу спать.

Она улыбалась и ждала, не торопя. Василиса замялась, не зная, как поступить.

— Это очень личный вопрос, — вздохнула она. — Я не вправе тебе его задать.

— Отчего же? — удивилась Божена. — Я ведь сама предложила. И я не вижу в тебе никакого злого умысла. Но этот вопрос важен для тебя, так зачем же терзаться, если я готова дать ответ?

Василиса перевела взгляд в окно. И вот так, когда она видела Божену лишь краем глаза, ей показалось, что та тает, как и снег на улице, будто снежная баба в теплый день.

— Я хотела спросить, как ты можешь оставаться с Данилой, если он не может тебя любить, — выпалила она.

Божена нахмурилась, но в хмурости этой не было злости или гнева, скорее она просто задумалась.

— Не любит… — повторила она так, словно пробовала эти слова на вкус, а потом покачала головой. — Из года в год Данила больше шести месяцев ждет меня, пока я сплю. Поит укрепляющими отварами, следит, чтобы моему телу было спокойно и безопасно. Выхаживает, когда я пробуждаюсь. И держит за руку, когда принимаю зелье, чтобы уснуть: ведь это страшно, каждый раз как маленькая смерть. Ты полагаешь, это не любовь? А что вообще такое любовь?

— Я не знаю, — честно ответила Василиса. — Но хочу понять.

Бажена серьезно кивнула.

— А даже если это и не любовь, — продолжила она, — то есть ли смысл пытаться дать этому название, стоит ли обесценивать? Порой я смотрю на других, и мне кажется, что мы с Данилой даем друг другу все то же, а может и больше… И потом… Любовь так часто приносит боль. Я вижу: тебе тоже принесла и до сих пор мучает тебя… Ты оставила кого-то, кого очень любишь… А вот Данилу любовь обратила в камень. Мои родители любили меня. Назвали Боженой — богом данной. А в результате прожили со мной лишь три зимы, потому что тяжело лето за летом терять дочь, и не знать, вернется ли она. Данила дает мне надежду и уверенность. А я ему тишину и покой. И я не боюсь его прикосновений, какими бы холодными они не были, а он моих. И для нас это ценно. И нам с ним не нужна любовь. Впрочем, — Снегурочка отвела взгляд, — не знаю, имею ли я право рассуждать об этом. Я ведь не человек. Может быть, вы ощущаете все по-другому и нуждаетесь в другом…

— Нет! — замотала головой Василиса.

И ей, столько месяцев убежденной, что Данила лишь кусок камня, вдруг стало невыносимо стыдно. И он, и Божена — они тоже умели чувствовать и страдать, и тоже хотели самого простого: тепла и поддержки, кого-то близкого рядом. Как же она могла думать иначе?

— Нет, — повторила Василиса. — Я уверена, что ты вправе, и более, чем другие.

Снегурочка снова улыбнулась.

— Мне приятно, что ты сейчас подумала обо мне как о человеке… С тех пор, как вы стали быть вместе, ты стала теплее. Словно оттаяла… Или словно он разжег в тебе костер… Он поделился с тобой огнем, да? Ведь в нем столько огня… Порой это пугает… А ты совсем не боишься… — нараспев произнесла она, ни капли не смущаясь, а у Василисы вспыхнули щеки: Божена знала!

Василиса судорожно попыталась придумать, что ответить, но ответ не понадобился. Не прощаясь, Снегурочка вдруг развернулась и пошла прочь по коридору, но через несколько шагов опомнилась — обернулась.

— Не волнуйся, я никому не говорила, — заверила она, а потом взгляд ее неожиданно погрустнел. — Василиса, если тебе не сложно, когда я сплю, заходи иногда к Даниле. Ему важно слышать человеческий голос, обращенный не с просьбой, а с простым дружеским участием.

— Он раздражается, если я захожу, — призналась Василиса. — Я не хочу докучать.

— Он просто отвык от людей, — совсем печально вздохнула Божена. — Я буду тебе очень благодарна, Василиса.

И она снова развернулась и больше уже не оборачивалась, и бубенцы на ее браслетах печально пели свою последнюю для этой весны песню.

***