И жили они долго и счастливо (СИ)

Василиса снова склонилась над листом бумаги. Последние два с половиной часа она провела в одном из помещений в подвале Архива, специально зачарованном для работы с темными артефактами, старательно записывая за Кощеем каждое его слово. С непривычки ныла спина и немели руки. Буквы разбегались перед глазами. Недавно Сокол и его группа совершили облаву на небольшую местную группировку темных магов, внезапно решивших, что обладание толикой силы дает им право на власть. Периодически такое случалось: рожденные в этом мире маги плохо представляли себе, что такое настоящая сила, за редким исключением не получали никакого обучения, и им казалось, что их периодические выбросы есть проявление истинного чуда и безграничного могущества. В этом мире они называли себя экстрасенсами и при должной рекламе неплохо зарабатывали. Однако были те, кто решал идти дальше. Сокол таких не щадил. При облаве было изъято больше двухсот предметов, которые могли представлять собой опасность, и Баюн поручил Кощею все их проверить и составить опись. Кощей согласился почти радостно, и теперь Василисе казалось, что он заранее предвидел ее мучения, потому и не возражал. Иной причины, по которой он предпочитал провести вечер пятницы в полутемном сыром подвале Архива, а не дома или в каком-то другом месте, где обычно скрашивают досуг злобные темные колдуны, она не видела.

Шел третий месяц ее совместной работы с Кощеем. Первые общие дела стали адом. Словно того, что ей приходилось с ним работать, было мало, так еще неожиданно оказалось, что работа консультанта предполагает не только дачу устных пояснений по интересующим Баюна вопросам непосредственно в Конторе. К безграничному ужасу Василисы выяснилось, что им предстоит покидать территорию бывшего завода, да еще и наедине с Кощеем, да еще и ездить в его машине. На фоне мира за воротами и огромной черной железной повозки Кощея страх перед ним самим как-то поблек. Во всяком случае она знала, что от него ждать, чего нельзя было сказать о мире, с которым ей пришлось познакомиться, чего она до этого момента делать не спешила. Василиса начала жалеть о том, что сбежала из царского терема еще до того, как в Конторе объявился новоиспеченный консультант, но теперь ее сожаления переросли в знание: ей стоило оставаться у себя на женской половине и спокойно доживать там свои дни.

В ее тюрьме все было просто и знакомо. Свобода не дала ей ничего кроме страха и чувства полного бессилия перед тем, что лежало за бетонным забором. Все здесь было не так: машины, ездящие с чудовищной скоростью и шумом, женщины, не покрывающие головы и оголяющие слишком много тела, речь, к которой нужно было привыкать, Баюн, который позволял себе кричать и высказываться, и это в отношении нее — царицы… За тридцать три года Василиса привыкла к поклонам и вежливости, пусть даже чисто формальной, но все-таки. Здесь никто не спешил признавать за ней ее регалий. Отдушиной стала Варвара. Хранительница архива оказалась доброй женщиной, выглядевший лет на пятьдесят. Руки у нее были полные и мягкие, улыбка ласковой, глаза спокойными, походка плавной, а ее слова вселяли в Василису уверенность. На территории Конторы она носила сарафаны без пояса поверх рубахи и никогда не покрывала головы. Тяжелая длинная русая коса с проседью падала ей за спину и чинно качалась в такт шагам своей хозяйки. Из рассказов Елены, которые Василисе периодически приходилось выслушивать, Василиса знала, что Варвара была замужем за обычным мужчиной, что он давно умер, но она осталась верна его памяти и больше никого к себе не подпускала. Варвара не казалась одинокой, но Василиса была восприимчива к чужим чувствам, и в глубине её глаз, и в морщинках вокруг губ ей чудились усталость и печаль, и давняя затаенная боль…

Варвара потихоньку рассказывала Василисе о Мире, учила пользоваться деньгами (в бытность царицей Василисе ни разу не пришлось ни за что расплачиваться самой) и тем, что здесь называлось техникой, помогала с одеждой. Но она не могла тратить на нее слишком много времени, а у Василисы все еще было слишком много вопросов, на которые ей не у кого было получить ответы. В некоторой степени вылазки с Кощеем на эти вопросы отвечали, но на месте одного сразу появлялось два новых.

С Кощеем у них установилось что-то вроде вооруженного нейтралитета. Кощей вел себя отстраненно вежливо. Он не вспоминал о том, что было, не задирал ее, не наставлял, никак не комментировал ее многочисленные промахи. Осадил несколько раз, когда она попыталась съязвить, простым, но веским «довольно». К середине второго месяца Василиса начала позволять себе задавать ему вопросы, на которые он неожиданно стал отвечать. И если бы ее не терзало чувство вины за то, что она вот так легко беседует со своим врагом, то, пожалуй, она могла бы получать от их разговоров удовольствие.