Я?

Нет, я тоже ничего не забываю, то, что однажды попало в тебя, наверное, где-то остается, это ведь безразлично, они однажды видели меня, значит, знают, тут нет ничего особенного, как хорошо вот так идти, совсем неважно, идут ли эти двое следом, они же как две собачонки, это очень смешно, но нас и впрямь догнал Нерон, настоящий Нерон, откуда же он взялся.

— Ты что, не заперла его, Грета?

— Может, матушка его выпустила, ничего страшного.

Матушка? Нет, ничего страшного, сейчас все неважно, мы идем быстрым шагом, чтобы те двое нас не догнали, пес скачет с лаем вокруг нас, похоже, он тоже счастлив, мы уже на станции, мы покупаем билеты и поднимаемся по лестнице, подходит как раз нужный поезд, мы в купе, мы едем, пес с нами, Боргесу и Зандор придется ждать десять минут, ура, человек на другом сиденье смотрит на нас так странно, да, мы влюбленная пара, и если я захочу, я могу сейчас взять и поцеловать Грету, если захочу, и пусть он себе делает лицо, я беру Грету за руку и говорю это на ухо, она краснеет, она такая красивая, когда краснеет, ее счастливые глаза весело смеются, пес положил морду ей на колени и закрыл глаза, одну ее руку держу я, а другой она гладит шерсть зверя, мне-то что, это же просто несчастное животное, я тоже хочу его погладить, но пес сразу рычит, бестолочь, и отходит от Греты, встряхивается, ложится один в пыльном углу под лавкой, кладет голову на лапы и смотрит на меня, и такая грусть в его глазах, будто он плачет, разве собаки могут плакать?

Поезд останавливается, мы приехали, наверное, надо было подождать тех двоих, Бусси будет в бешенстве, интересно, она сейчас так же косится на Боргеса, ему это будет совершенно безразлично, и ее духи, от них не отделаешься, завтра придется сменить костюм. Скажи, Грета, мы же не будем ждать, они найдут дорогу и без нас, в конце концов, могут спросить, Боргес ведь знает толк в расспросах, ха-ха, как мало здесь фонарей, прямо темень, Нерон тихо плетется за нами, склонив морду к земле и опустив хвост, какая тишина в деревьях, конечно, уже поздно, хотя что такое время, времени вовсе не существует, мы шагаем очень размеренно, шаги раздаются в тишине будто сами по себе, наши ноги идут рядом, мои большие туфли и ее маленькие, и это мы оба, какой звонкий звук, мы двое одни в пространстве, дальше и дальше, уже совсем не замечаешь движения, ноги идут сами собой, как сердце, бьется само собой, пока не остановится, само, по другой стороне улицы приближаются другие шаги, очень медленные и спокойные, это человек, спокойный, сердце, спокойное, вот таким надо быть, теперь он поравнялся с нами, курит сигару, виднеется красный огонек, все остальное — лишь черная тень, куда же идет эта тень в одиночестве, неужели у нее нет никого, кто пойдет рядом с ней, как с моей тенью, у меня кое-кто есть, да, красивейшая женщина, и она любит меня, и мы счастливы, теперь шаги удаляются, и остаются только наши.

И вот мы на месте, купол обсерватории наполовину открыт и беззвучно поворачивается по рельсам, труба телескопа смотрит в ночь зловещим стволом огромной пушки, на безоблачном небе теснятся мерцающие звезды. Мы входим, нас встречает старик с седыми волосами и седой бородой, глаза его серо-ледяные, он говорит тихо, переходя на шепот, наши подошвы ступают по цементу жестко и раскатисто, мы говорим старику, что хотим еще подождать, он нас как будто не слышит, он глухой, должно быть, он так долго прислушивался там наверху, что теперь ничего уже не слышит, не обращая внимания на нас, он поднимается по своим ступенькам, садится за инструмент и начинает крутить винты, ладонь его по-гномьи маленькая и темно-коричневая, синие вены прорезают ее, как старое дерево, он сидит, скрючившись на своем стуле, с тощей, вытянутой вперед шеей, подобно доисторической птице, его глаза уже в миллионах миль отсюда, только тело его еще здесь, маленькое и хрупкое, повисло на телескопе и кажется неживым, лишь время от времени его сотрясает кашель, тогда оно корчится, синеет и дергается в разные стороны, но голова и глаз остаются в покое, прильнув к трубе, старик не сдается, не знает ничего о том, что здесь, он в космосе, в далеком космосе. Потом он начинает бормотать, трудно разобрать что, у него всего несколько коричневых зубов, зачем ему думать о зубах, я внимательно наблюдаю за его губами, они говорят: “… световые годы… орбиты планет… гелиевый газ”, — они, похоже, ощупывают эти слова, они похожи на капли, которые капают с того, что резонирует там.

— Он же с виду вылитый козел, — хихикает Бусси и указывает глазами на старика.

Я совсем не заметил ее появления, сколько уже мы здесь, кажется, она злится на меня и не смотрит, она возбуждена, ее ноздри раздуваются при каждом вдохе и выдохе, она бестактно и громко расхаживает от одного прибора к другому, обо всем делает замечания, все хватает, крутит все ручки. Боргес всегда рядом с ней, кажется, он совершенно забыл о Грете, громко и непринужденно смеется над глупостями Бусси. Наконец они успокаиваются.