'Я'

…Корабль медленно оторвался от земли и также медленно начал набирать скорость. Антигравитационные батареи работали не на полную мощность — вблизи поверхности планеты большая скорость нам совсем не нужна. Большую часть экипажа я отпустил отдохнуть, и они разошлись, кто по своим комнатам, а кто собрался в общем зале. Из четырех человек в рубке управления делом были заняты только двое — штурман и второй пилот, а двое других — первый пилот и я, командир, — пока просто сидели в своих креслах: мы понадобимся чуть позже, поэтому мы хоть и смотрели на показания приборов, но неторопливо, можно сказать, вальяжно. Всему свое время — сейчас еще можно отдыхать, но когда начнется бой, тогда весь экипаж будет работать, как каторжный.

…Перед вылетом наш командующий, вернее, один из его заместителей, пожелал нам удачи (сам командующий со штабом уже давно сражался где-то между звезд): мы шли одни — мы должны будем рассчитывать только на себя, что бы ни случилось с нами в бою — никто нас не поддержит, никто нам не поможет и никто нас не спасет… — и это все потому, что в предыдущем полете у меня так удачно получилось атаковать планетарные системы (на этот раз я все узнаю точно — удача ли то была или же закономерность).

…Корабль медленно набирал скорость, дремало оружие, дремали многие приборы, бездельничала большая часть экипажа.

…Приятно вспомнить процедуру награждения: экипаж выстроился строем, перед нами трепетало знамя нашей части, а представитель командования говорил: « за мужество и храбрость…», «за героизм, проявленный при…», «с честью выполненный долг перед Родиной…» — какие настоящие правильные слова — радостно вспомнить! Да, много триллионов людей ушли в ночь с нашей помощью, а мы стояли строем, воинская форма — мешком, выправки — никакой (парадный вид — откуда он у нас может взяться?), — и нас награждали.

Перед вылетом я переговорил с командиром нашего отряда и мы с ним наметили с ним несколько целей: для первоочередного удара мы выберем три-четыре планетарные системы для первоочередного удара, а какая из них станет первой, я должен буду решить сам, по ситуации. Все это мне не понравилось сразу же, хотя я и понимал, что начальник должен был дать нам указание, но для меня самое главное — это эффект неожиданности: жизнь одна, а врагов — великое множество. Прыжок — выстрел — отход или, вернее сказать, бегство — и все, больше ничего я сделать не смогу, потому что не успею, — ну а если вражеские корабли навяжут нам бой — тогда всем конец, именно поэтому уже в то время, когда командир намечал мне цели для атаки, я решил, что буду атаковать ту цель, которую выберу себе сам, и это ни в коем случае не будет одна из тех четырех: вдруг вражеская разведка узнает о наших планах, и тогда меня там будут ждать — не хочу рисковать… Не хочу рисковать еще и в выборе цели и потому, что в предстоящей атаке слишком много факторов будут работать против меня, но отказаться нельзя — приказ, поэтому я не откажусь и полечу, но нападу на ту планетарную систему, которую выберу сам, а что подумает о таком своеволии руководство мне было понятно уже сейчас: прежде всего, цели, намеченные мне командиром, были не обязательны для нападения, а наиболее желательны, — все понимали, что нам предстоит и надеялись хотя бы на одну успешную атаку, а на какую планетарную систему она произойдет — в принципе не столь уж и важно: и они, да и мы всем экипажем тоже понимали, что шансы на успешное возвращение очень невелики — но они есть!

…Корабль все также медленно набирал скорость, все глубже и глубже погружаясь в бездну космоса, пока, наконец, звездолет не отошел от плоскости планет достаточно далеко. Я отдал приказ экипажу занять свои места: второй пилот уже выключал антигравитационную батарею и готовился к набору околосветовой скорости, используя основной двигатель, поэтому согласно боевому расписанию все должны были занять свои места в креслах. Нам в рубке было видно, как они заполнялись людьми, и когда в свое кресло сел последний человек, тогда прозвучал звуковой сигнал, и предупредительная надпись, сигнализирующая о готовности и корабля, и экипажа к многократным перегрузкам, зажглась перед каждым из нас.

Мы включили маршевый двигатель, и он стал постепенно наращивать свою колоссальную мощность, пока она, наконец, не достигла крейсерской, в результате чего ускорение крейсера превысило земное в четыре с половиной тысячи раз. Шкала ускорения светилась равномерным зеленым светом примерно до своей середины. Если бы не антигравитационные свойства наших кресел, то каждый из нас весил бы более трехсот тонн, но, как говорится, весить-то весили, а вот жить-то уже не жили бы!