Приподнимаю от удивления бровь: ЧЕГО⁈ Вообще-то, меня прежде Антоном звали.
Отец Фёдор, подмигивает изо всех сил — прямо-таки, как телеграфом семафорит.
— … Я уже с товарищем Анисимовым поговорил — восстановят тебе документы! И, этот… Как его…? Ты только поправляйся — всем приходом за тебя молимся… Правда, сёстры?
— Правда, батюшка! — чуть ли не хором, умиляясь молвили старушки, — чудо то какое свершилось… Матушка Прасковья, жаль не дожила — ведь, все глазоньки проплакала, сыночка ожидаючи.
Ну, вот… Теперь я попович и, звать меня, не абы как — а Свешников Серафим Фёдорович. Однако, счас весь изольюсь!
Улыбнувшись старушкам улыбкой неразумного дитяти, обращаюсь к названному родителю:
— Отец! Как бы мне «по-маленькому» сходить и, того… И, это… Покушать бы, а?
Понимающе кивает, умильно улыбаясь:
— Сейчас сёстры тебе помогут, Серафимушка.
Когда старушки сделали все дела по уходу за мной и, накормив удалились из избы, я слегка наехал на иерея:
— Лучшего ничего не могли придумать, Ваше Преподобие?
— А, что я мог «лучше» придумать, Ангел, когда Вы в беспамятстве сутки лежали и бредили? — резонно заметил тот, оправдываясь, — доктора, Михаила Ефремовича позвал и, это… Так и, так говорю — сынок родной с польского фронта возвернулся! Какую ещё «легенду» я мог придумать? Сами подумайте…
Согласен, возможности у него довольно ограниченны! Навряд ли, в семинарии его учили придумывать «легенды» для нелегалов — а сама жизнь и карьера священника, эти теоретические знания оттачивала на практике. Тем более, вряд ли среди его близких знакомых были какие-нибудь «урки» — которые могли мне «сделать» липовые «ксивы».
— … А так, всё наполовину уже сделано: довоенные документы Серафима уже имеются — нужно лишь оформить с них советские.
Ну… Что тут скажешь? Тоже — вполне резонно.
— Да к тому, — Отец Фёдор сделал умиротворённое лицо, — я вижу в сём знамение — знак свыше…
— В смысле?
Тот, крестясь на иконы в углу:
— Долго мы с матушкой ждали сыночка с войны… Денно и нощно молил я, просил Господа и услышал он мои молитвы — дал вместо моего Серафимушки, Серафима Шестикрылого[1]…
Священник, от переизбытка чувств, с привсхлипываниями зарыдал в голос, слёзы обильно потекли в седую бороду:
— Для спасения матушки России от Антихриста Грядущего…
Волей-неволей на ум пришли слова Александра Сергеевича:
— Извините, какого года ваш сын… — спросил когда он успокоился, — в каком году родился?
— Что?…Ах, да! Мой Серафимушка родился третьего апреля тысяча девятисотого года.
— Так, значит мне сейчас полные 22 года?
— Совершенно верно.
«Ровесником века буду. Тоже не плохо — меньше буду в старости с определением собственного возраста париться».
Был такая у меня проблемка под конец «той жизни»… А здесь — посмотрел на дату в календаре, откинул первые две цифры — и никаких проблем. Лишь бы дожить мне до второй собственной старости и «того» возраста!
Ещё вот одна досада:
— Если честно, надеялся на более «красную» биографию…
Отец Фёдор, сделал удивлённое лицо:
— «Красную биографию»⁈ Вы своё лицо в зеркале видели? Да на нём же, самое меньшее — гимназическое образование, как русским языком написано. Не знаю как будет при новых властях (обещаниями то, все мы сильны!), а при прежних — отроку из простого народа его получить, было почитай что невозможно…
Он, отрицающе покрутил головой и добавил:
— Не… Как не думай, как ни старайся — а за пролетария Вас не выдашь!
Действительно… Это было бы ещё и, крайне подозрительно. Конечно, артистический «дар» во мне с самого раннего детства замечен был — но не до такой же степени, чтоб к примеру — успешно «косить» под слесаря с Путиловского завода⁈
— Да и, зачем? Мало ли среди большевиков детей купцов, дворян да поповичей? — продолжил священник, тоном умудрённого житейским опытом взрослого беседующего с дитём неразумным, — вот, взять наш городок: из пяти коммунистов лишь Фрол Изотович из чистокровных пролетариев. А, начальник милиции — Абрам Изральевич Кац, происхождения самого — что ни на есть буржуазного, хоть и скрывает это!
И в самом деле: ни разу не слышал, чтоб отец Ленина в шахту уголёк рубить спускался, а батька Троцкого — в лаптях по пахоте за сохой тусил, или предположим — невод в сине море закидывал! Возможно, я сильно запамятовал — но среди большевистской верхушки, лишь Ворошилов — «чистый» пролетарий, да «дедушка» Калинин. А вот Сталин — уже «ближе» ко мне… Он сын сапожника-кустаря, по марксисткой терминологии — «мелкого буржуя» и, кроме того — недоучившийся семинарист.
— … Ну, а остальные трое большевиков — дети разночинцев да мещан.
Посмотрев по сторонам, он наклонился поближе к моему уху и прошептал:
— Вы главное, делайте как они: побольше болтайте про Маркса, Энгельса и мировую революцию — и будете «в доску» своим.
— Ладно, понял, хорошо…