Осталось только согласиться с ней:
— Без всякого сомнения, это будет так.
Нехорошо воровать чужие стихи, да?
Согласен — ой, как не хорошо… Даже противно!
А день-через день выслушивать от Макаренко жалобы на задержку финансирования «ВТК» от НКВД — это хорошо?
А каждый раз приезжая в Нижний, наблюдать беспризорных детей на улицах — это хорошо?
А слушать везде и всюду всевозможную цыганщину и блатняк — всех этих «Мурок», «Гопов со смыком», «Цыплят жареных» — хорошо? Или, вот ещё «народное творчество»:
Других то песен простой народ и не знал в эпоху НЭПа!
Поэтому едва успели стихнуть восторги по поводу «Синего платочка», я архи-скромненько потупив бесстыжие плагиаторские глазоньки, протягиваю ещё одну «заветную» тетрадочку:
— Вера Ивановна! У нас в Ульяновске проживает молодой, но весьма перспективный поэт-песенник — Юра Шатунов. Сам он публиковаться стесняется — но попросил меня… А я в свою очередь — хочу попросить Вас!
Та, с подозрением глянув:
— Давайте я посмотрю.
Не успев прочесть даже пару строк, фыркает:
— Это не поэзия!
— А никто и не называет это поэзией. Это попса.
— «Попса»?
— Да, именно так: ПОПСА!!! От слова «популярный».
Та в ужасе:
— Как «это» может быть популярным, Серафим⁈
— Очень обыкновенно! Давайте попробуем подобрать мелодию и спеть — у нас с вами, это здорово получается. А там — сами увидите.
После недолгих но изнурительных мытарств, мы с ней запели:
На издаваемые нами звуки подошёл, как был (в одной руке наполовину стакан «мутняка» в другой надкушенный солёный бочковый огурец на вилке), Евгений Александрович:
— Это что было?
— Это был клип, — отвечаю, — музыкальный клип.
— «Клип»? — подумав, он попросил, — а ещё раз споёте? Уж больно у вас задорно получается.
Исполнили с Верой Ивановной «на бис» и, он ушёл снова на кухню уже с пустым стаканом и без огурца, но вскоре оттуда послышалось:
Я торжествующе посмотрев:
— Вот, видите!
— Вот теперь вижу…
Пипл хавает и, пусть он лучше попсу хавает — чем блатняк: Уголовному розыску будет легче!
— «Юра Шатунов», говорите? — Вера Ивановна уж очень подозрительно на меня смотрит, — а может Вам лучше признаться в своём авторстве, Серафим?
Молитвенно сложив руки, как можно более честно отвечаю:
— Не могу признаться в том, что мне не принадлежит. Поэтому — именно Юра Шатунов и никто больше! И он тоже настоятельно просит перечислять свой гонорар в колонию для беспризорников — ибо сам сирота и воспитанник детского приюта.
Где я соврал?
Иронически хмыкает:
— Ну а Вы уж и впрямь — лишены всяческих талантов.
— Почему же «лишён»? Очень даже не лишён — я пытаюсь писать прозу.
— «Прозу»⁈ Ну и как?
Протягиваю ей уже не «тетрадочку» — а целый том и становлюсь на одно колено:
— Вера Ивановна! Официально предлагаю Вам стать нашим: Марка Бернеса, Юрия Шатунова — а также вашего покорного слуги под псевдонимом «Артур Сталк», общим литературным агентом!
Та, в ужасе сперва отшатывается:
— Ой, Серафим Фёдорович!
Приходится ползти за ней на коленях с протянутой книгой:
— Не корысти ради — токмо светлой памяти погибшего в польских застенках друга-поэта и бездомных беспризорных деток!
Косится в сторону «поющей» кухни:
— Ой, Вы такой затейник…!
Взяв наконец рукопись, читает название на обложке:
— «МАРС НАШ!!! Элита Красной Армии Всемирной Республики Советов в боях за красную планету». Ох, Серафим…
Это вам не «Аэлита», мать вашу!
С самим Александром Головановым в тот раз встретиться не удалось. По словам его матери:
— Саша целыми сутками на службе.
И шёпотом:
— Он теперь у нас чекист.
Изображаю радостное удивление:
— Вот, как? Вот, молодец — он у вас далеко пойдёт и высоко взлетит!