Я, ангелица

– Рафинад, – бездумно повторяла я вслед за ним.

– Прекрасно! В таком случае пойду его готовить.

Я с облегчением выдохнула. Наконец-то он отстанет. К сожалению, путто, сделав несколько шагов, развернулся, явно потрясенный.

– Прошу прощения! Совершенно не знаю, где сегодня моя голова. Какой черный? Ассам, юньнань, дарджилинг, цейлон?

У меня было ощущение, что я сейчас расплачусь.

– Цейлон? – простонала я.

– А какой вкус предпочитаете? У нас есть малина, клубника, земляника, ваниль, карамель, виски, черноплодная рябина, шоколад, персик, лимон, мандарин…

– Горький… – перебила я его.

Путто весело рассмеялся.

– Ну да, только чай будет не совсем горьким, потому что вы попросили к нему сахар! Простите, а что это был за сахар? Из-за этой суматохи у меня все вылетело из головы!

Я быстро повернулась к Петруше. Помогите, спасите! Этот путто настолько сладкий, что я сейчас умру от диабета!

Однако мой прекрасный спаситель, мой кареглазый рыцарь в сияющих доспехах, герой, о котором я мечтаю по ночам, глядя на звездное небо… спал.

Никакой помощи! Я умру от жажды прежде, чем дождусь своего чая.

НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!

– Я меняю заказ! – зарычала я на путто. – Горький, цейлон, без сахара, немедленно!

Маленький человечек подскочил и испуганно посмотрел на меня.

– Вы не остались довольны моими услугами? – Он шмыгнул носом, будто вот-вот расплачется.

Борис! Где ты?!

– Просто принеси чай! – рявкнула я, и путто с лицом, как у осужденного, наконец удалился.

Проснувшись от моего голоса, Петруша поднял голову.

– Что? Что? Что случилось? – автоматически спросил он.

– Ты уснул, – упрекнула я его.

– Я? Вовсе нет, – возмутился он. – Я лишь на мгновение закрыл глаза.

Я тяжело вздохнула. Я была сыта этим по горло. Вдруг прямо передо мной возник человечек, которого я только что отправила готовить чай. Он держал в руке маленькую чашку.

– Уже? – удивилась я.

– У нас восхитительное кафе, – похвалился он, протягивая мне чашку из тончайшего фарфора.

Мне было страшно держать ее в руках – не дай бог раздавлю фарфор и обольюсь кипятком. Я уже не говорю о колотых ранах от тончайших кусочков чашки.

– А не желаете ли какое-нибудь пирожное к чаю? – спросил путто.

Я быстро отказалась. К счастью, он принял отказ и, пожелав приятного аппетита, удалился на своих коротких ножках. Но радость моя продолжалась недолго. Он обернулся, потому что ему в голову, видимо, пришла какая-то светлая мысль.

– Прошу прощения, – сказал он. – Может, вы хотите, чтобы я развлек вас разговором?

– Нет… – процедил Петрек.

– Я могу рассказать вам множество фактов из истории Аркадии и ее просвещенных обитателей.

– Ты всегда столько болтаешь? – раздраженно спросила я, бессознательно помешивая чай.

– Вкуснее всего, если помешаете семь раз, – услужливо посоветовал мне путто. – Да, я, кажется, всегда столько говорю. Во всяком случае, так утверждал мой уважаемый друг Винсент Ван Гог.

В Раю тоже жили одни знаменитости. Будет время, нужно будет узнать, кого я могу здесь встретить.

– Эй, Ван Гог же отрезал себе ухо, не так ли? – поинтересовался Петрек. – Зачем он это сделал?

– О, это долгая история, – вздохнул путто. – Но я могу вам ее рассказать. Начну с краткого объяснения того, кем я был для Винсента. Я был его музой и вдохновением, – гордо заявил карлик.

Я подавилась чаем. Петрек хотел похлопать меня по спине, но не смог высвободить руку.

– Что? – выдавила я.

– О, так вы не знаете? – Путто набрал воздуха, готовясь к очередному словесному поносу. – Мы, путто, не только работники небесной Администрации. Мы также служим вдохновением и оказываем помощь земным художникам, а распределяют нас случайно. Часто, но не всегда, мы им являемся, помогаем смешивать краски и прочее. Следим за тем, чтобы с картинами ничего не случилось. Кроме того, мы сохраняем их с помощью простых заклинаний. Если бы не мы, Сикстинская капелла давно бы рухнула. Микеланджело там неплохо нахалтурил…

Казалось, он может говорить бесконечно, плавно перескакивая с одной темы на другую.

– Ван Гогу, наверное, нелегко с тобой жилось, раз ты столько болтаешь, – прокомментировал его слова Петрек.

– Он любил работать в тишине. Любой шум очень его раздражал и доводил до белого каления. Тогда у него случались приступы ярости, и он уничтожал свои картины, – признался путто. – Но мне так нравилось с ним разговаривать и что-то ему советовать. Никогда не мог сдержаться. Особенно если речь шла о выборе цветов. Мне кажется, у него самого это всегда плохо получалось. Если бы не я, его картины были бы намного хуже.

– Ты подсказывал ему, как рисовать? – Я не могла в это поверить. На месте художника я бы послала коротышку и велела ему возвращаться туда, откуда он пришел.

– Немного, да, – с раскаянием признался наш маленький собеседник. – Он этого не любил. Часто говорил, что с удовольствием бы оглох.

Головоломка сложилась воедино.