Вот как-то раз вечером, совсем поздно, мы с Люськой уж спать легли — звонок в дверь. Я встал в одних трусах и босой.
— Кто?
— А глазок у тебя на что?
Ну, я глянул, а там удостоверение. Капитан КГБ.
— Что так долго читаешь, может неграмотный?
А, я это люблю, когда начальство с юмором. Я и сам пошутить люблю.
— Виноват, товарищ капитан. Просто я со сна стал читать справа налево, по-еврейски, детская привычка.
— Не обосрался ещё, значит?
— А, Боже упаси, не беспокойтесь, я крепкий паренёк.
Впустил я его. Проводил в большую комнату и так слегка ему сделал оценку на предмет спортивной формы. Ничего паренёк, невысокий, сухой, лёгкий на ногу, подвижный, и на кулаках костяшки набиты, как чугунные. А я-то что? Хулиган из подворотни. Оделся я. Сидим за столом, разговор у нас дружеский, откровенный и спокойный. А Люська по квартире бегает и развивает истерику.
— Товарищ начальник, а можно позвонить?
— Куда?
— Подруге.
— Твоих подруг только ещё не хватало здесь, — я говорю. — Давай, врубай телевизор, потише только, и гляди в него молча. Разберёмся.
Начальник мне и говорит:
— Что ж вы, гады, делиться не собираетесь? Что у вас этот… ацгемер или как его… память отшибает.…
— Капитан, смотри. Нас двое. Допустим, ты третий. Поровну. Идёт? Только ты найди надёжного покупателя, и все твои дела.
— Ой, Крайцер, это очень сложно. Лучше так. Ты мне сейчас отдаёшь ключи от машин, все документы, сертификаты, гляди не забудь ничего. С напарником своим разбирайся сам. Вы языки в жопу затыкаете, а я потом, если всё будет нормально, вам пошлю сто баксов с тремя лишними нулями. Товар пока остаётся здесь, мне его некуда ставить.
— Так. А совесть?
— Какая совесть? Ну, вы и забавные же ребята, укатаешься с вами.
Вижу я, что официальная часть подошла к концу, начинаются танцы. Значит, он сидит спиной к окну, я напротив него, стол справа, не помешает. Нужно мне, чтоб он встал, потому что он меня ниже чуть не на голову, несподручно мне, и как бы лишней начинки в живот не получить — у него под левым локтем такого калибра агрегат топырится, что и медведю всё нутро разворотит.
— Товарищ капитан, а что это во двор «Волга» с мигалкой заезжает? Случайно не ваши там?
И встаёт капитан. Встаёт! Потеря бдительности. Я его сразу беру на калган, и лбом прямо в переносицу угадал. Пока он никак не проморгается, из под локтя у него вынимаю пистолет, слегка его ещё коленом в пах, чтоб он пригнулся, мне так поудобней, и рукояткой по затылку. Всё сделано аккуратно, грамотно, нормально. Человек лежит на полу и носом хлюпает, вроде простудился.
— Слышь, командир, а это что у тебя, неужто «парабеллум» настоящий? Ей Богу, в руках ни разу не держал. Подари, а! Ну, не жмоться…
Смеётся Фира, заливается, как девчонка, а мне чего и надо-то?
— Да ну тебя, врёшь ты всё!
— Не, не всё. Так, слегка только, чтоб тебе не скучно было.
Смотрит на меня, и вдруг за руку взяла. Рука у неё сухая, горячая и подрагивает немного.
— А ты что, и вправду так умеешь, как этот… Чак Норрис?
— Ну, я, как Чак Норрис, конечно, не могу, а, если просто человеку дать по тыкве, умею, была практика — я, ребята, говорю с ней, а у самого, как у пацана, сердце хочет выскочить.
— У меня к тебе, может быть, потом одно дело…, — и крепко так за руку держит меня, будто боится чего-то.
— Наезжает кто на тебя? Здесь, понимаешь, ещё проблема — миштара злая, и законы на счёт насилия какие-то ненормальные…
— Что ж ты, бояться будешь?
— Поглядишь на тебя, не охота и бояться.
Однако, время позднее. Ребята мои напились. Расплатился я, кое-как их наладил по домам и сам собираюсь.
— Домой торопишься? — спрашивает она меня. — Жена молодая?
Короче остался я с ней. Клиентов никого, девки тоже разъехались. Ну, что тут рассказывать?
— Нет, постой, ты сказал, что с лапами не полезешь…
— Когда я это говорил? Ну, ладно, я не буду…
— Сказал не буду, а делаешь что?
— Не знаю. Ей Богу, сам не знаю, Фира, что я делаю…
Была она нежная такая, и вроде стыдливая, как девочка, и вдруг — совсем, как тормоза отказали, просто сбесившаяся кошка. Я ей от любви-то повсюду синяков понаставил, и она меня всего исцарапала. Сладко было, горячо, но и тошно как-то — в этом её нищенском салоне, на диване продавленном, где на нас со всех стен бордельные шлюхи глядят, потому что порнуха ж развешана для разогрева клиентов.… Так, ребята, сердце жмёт ото всего этого. После сели за столик и держимся за руки, ну точно голубки — смеяться или плакать?
— Эх, Лёвка, ну зачем это нужно было, так вот сразу?
— А завтра живы будем оба? Ты точно знаешь?
Тут снова тётка её сверху позвонила. Фира позвала меня, подняться вместе.
— Смотри, время-то не позднее? Старуха может неправильно понять.
— Всё она правильно поймёт. Она многое поняла, как денег-то у нас не стало.
В небольшой комнатке наверху горел неяркий ночник. Запах, понятное дело, ведь лежачая больная. А сама бабка мне очень понравилась. Кажется, и я ей понравился, потому что она спрашивает:
— Как вас зовут, молодой человек? Фира позабыла нас представить друг другу.
— Лев Крайцер.
Тогда она говорит Фире: