Я – Беглый

Грустная тень на этот раз не проходила целую минуту. Затем улыбка вернулась.

— Всё правильно. Смотри. Ещё года через два я совсем растолстею, со мной работать станет не выгодно. Я тогда с хозяином рассчитаюсь, заведу себе приличный прикид, типа «деловая женщина», и поймаю здесь дорогого лоха. Выйду замуж… Не веришь? Ладно. Пошли в номер, я сама заплачу.

Снова я покачал головой. Вдруг лицо её стало серьёзно и строго, сдвинулись золотистые брови и потемнели глаза.

— Ну, почему так всегда? Как интересный мужик попадётся — или женатый, или мозги набекрень, — сколько же раз мне приходилось слышать эту фразу от одиноких женщин за последние сорок лет! — Тут один ходил ко мне, датишный (религиозный), обещался в Штаты увезти, гиюр (процедура обращения в иудаизм) грозился провернуть в Раббануте за двое суток, я побоялась…

— Чего ж ты побоялась?

— Да ну их… Ладно. За угощение спасибо. Приходи, как время будет, потреплемся. Пойду, часок покисну одна в бассейне — я так отдыхаю всегда, а то повалит народ, уже будет не до того.

Меня арестовали дома, поздно вечером. Если позволите, не стану уточнять, за что арестовали. Был об этом материал в «Огоньке». Во всяком случае, ничего такого, что могло бы заставить российского участкового пальцем шевельнуть. Я провёл в Иерусалимском СИЗО полмесяца — чепуха, и отпустили со строгим предупреждением. На арест приехал русскоязычный полицейский, молодой парень.

— Милостивый государь, — он застенчиво пытался шутить, чтобы позолотить земляку пилюлю, — я вынужден арестовать вас именем закона.

Стараясь держаться бодрее, я ответил:

— За неимением шпаги, могу вручить вам только свой теудат зеут (паспорт).

У нас на лестнице не было освещения, и он предупредительно пошёл вперёд со словами: «Осторожней, вот безобразие — здесь шею сломаешь у вас». Потом нужно было идти по узкой, неосвещённой дорожке, которая метров через десять раздваивалась — направо, к его машине и налево, в лабиринт таких же дорожек в густых зарослях кустарника. Головокружительный аромат иерусалимских роз. Мой конвоир шёл впереди, а я за ним. Когда мы сели в машину, я сказал ему:

— Послушай, парень. Я, арестованный, иду у тебя за спиной в темноте и в мягких бесшумных сандалиях. Во-первых, я мог бы выдернуть у тебя пистолет из кобуры. А во-вторых, гораздо проще: когда ты свернул направо, я бы у тебя за спиной пошёл налево. И когда б ты меня догнал, и где?

— А я знал, что ты не сбежишь.

Не смотря на недовольство напарника, тоскливо зевавшего за баранкой, этот парень проговорил со мной минут сорок. Оказалось, что его странная для полицейского манера нести патрульно-постовую службу объясняется просто тем, что он по профессии (принято говорить: «в прошлой жизни») — школьный учитель математики. Хотя ему и удалось подтвердить в Израиле свой диплом, но устроиться на работу в школу он не смог и больше не надеялся. Службой в полиции был очень недоволен. Естественно, начальство, также, было им недовольно. Дело двигалось к увольнению.

Напарник с раздражением напомнил ему, что положено надеть на меня наручники. Он что-то очень резко с русским матом пополам ему ответил.

— Хватит дурака валять, — сказал я ему, протягивая руки. — Мне от этого не легче, а тебе влетит.

Неожиданно он сказал с характерной картавостью и типичным выговором уроженца бывшей российской черты оседлости:

— Ну, жиды проклятые, вашу мать!

Я ошеломлённо уставился на него.

— Ну, что вы на меня смотрите? — сердито проговорил он, застёгивая на руках у меня «браслеты». — Да. Я в Израиле стал антисемитом.

— А ты разве не еврей?

— А кто ж? Еврей, конечно, — печально ответил он.