Я без ума от французов (СИ)

Тиерсен находит ложку на подносе на ощупь, набирает мороженого и засовывает ее Цицеро в рот. Тот довольно причмокивает, не выпуская ложку и медленно сглатывая.

– Лиз! – Тиерсен говорит громко. – Можешь зайти! – и вода сразу перестает шуметь, и дверь раскрывается через несколько секунд. – Тебе не было скучно? – сразу спрашивает Тиерсен, чтобы отвлечь Элизабет от возможных откровенных вопросов.

– Я сделала кораблик из бутылочки от шампуня, – Элизабет отвечает быстро, задерживаясь у двери ванной. – Вы так кричали…

– Лиз, тише, – Тиерсен чуть приподнимается. – Все хорошо, иди сюда, – и Элизабет подходит несмело. – Иногда люди кричат, когда им хорошо. Ну посмотри, скажи мне, разве этот человек мог делать больно только что? – он переводит взгляд на довольно сопящего Цицеро, прижавшегося к нему.

– Наверное, нет, – Элизабет пожимает плечами.

– Мог бы, мог бы, – сонно отвечает Цицеро, доставая ложку изо рта, переворачиваясь на спину и застегивая джинсы. – Но не стал, малышка. Этот человек удивительно хорош и без того, чтобы делать ему больно, – и Элизабет молчит немного, покачиваясь на пятках.

– Вы ели мороженое? – спрашивает она резко, даже немного обиженно, заметив скользящим, растерянным взглядом блюдо.

– Без тебя, – Цицеро ложится щекой Тиерсену на живот и показывает Элизабет язык. Но та тут же хватает вторую ложку, загребает растаявшее почти мороженое и сует ее в рот.

– Со мной! – сглатывает и показывает язык в ответ. И Цицеро лениво смеется, закрывая глаза. Он слишком взрослый, чтобы отвечать на то, как Элизабет его дразнит. Или просто устал сейчас. Второе скорее.

Элизабет забирается на постель и быстро подъедает мороженое. И, встретив необычно ласковый взгляд Тиерсена, звонко смеется и кормит Цицеро с ложки, и тот согласно приоткрывает рот каждый раз, удовлетворенно улыбаясь.

– А я помогла Лоду убить человека, пока вас не было, – негромко говорит Элизабет между одной ложкой и другой, с явно сдерживаемой гордостью. И Тиерсен, которому тоже досталась пара ложек, уже засыпающий, поднимает на нее удивленный взгляд. – Бросила в него нож. Столько крови было, – она говорит походя, облизывая ложку, но смотрит на Тиерсена из-под опущенных ресниц, ждет внимательно реакции.

– Значит, не зря мы тогда разбили стеллаж?! – Цицеро заинтересованно поднимает голову и широко ухмыляется. – Хорошая работа, малышка!

– Да, ты молодец, – Тиерсен треплет ее волосы. – Гляди-ка, сердце мое, у нас растет маленькая убийца, – он смеется тихо. – Лиз, я горжусь тобой, – говорит он серьезно, – и утром, когда мы отдохнем, ты мне все подробно расскажешь, ладно?

– Утром… – Элизабет как-то мнется. – Вы ведь убьете меня утром? – она говорит грустно. – Сел спрашивал меня, хотела бы я жить с ним, но это не взаправду, да?

– Знаешь, Лиз, мы тут подумали… – Тиерсен вздыхает. – Ты очень умная девочка. Умнее, чем я думал. И раз ты не боишься того, что мы делаем, раз тебе это нравится… В общем, если ты хочешь жить с Селом, мы не против, – он смотрит на Элизабет внимательно, и она молчит неверяще, прикусив ложку. И возбужденно говорит потом:

– Люди кричат, когда им хорошо, – и кричит так громко, особенным, детским и счастливым криком. И Тиерсен смеется.

Они еще умудряются извозиться в мороженом – Цицеро с Элизабет не могут поделить вишни, а в результате перетягивания блюда, конечно, больше всех страдает Тиерсен, хотя и им обоим после достается несколько липких и сладких шлепков. А потом Элизабет забирается между своими несостоявшимися убийцами, и ей не холодно, потому что они обнимают друг друга и так выходит, что ее тоже. И переплетают пальцы поверх ее талии, когда засыпают.

Селестин заходит в свою квартиру, защелкивая замок. У него с собой только пара чемоданов, машину из Орийака он заберет потом.

– Дом, милый дом, – он тяжело вздыхает, прислоняясь затылком к двери. Нет, Селестин даже поспал в самолете и такси, а кофе, выпитый в аэропорту, сейчас позволяет ему не сдохнуть, но усталость берет свое. И он стягивает туфли, пальто, шарф и перчатки почти с ненавистью от тяжести каждого движения, зато бросает их прямо на пол – с невыносимым удовольствием.

– Я сейчас лягу и просплю сутки, – решает Селестин вслух, и у него нет сил улыбнуться, но он радуется. В какой-то степени даже ликует. До той секунды, пока не включает свет в гостиной, где собирается бросить чемоданы и оставить горничной записку разобрать их утром и не будить его ни в коем случае.

– Ты такой смешной, когда один, – Приска ухмыляется, поправляя пальцами с дорогим маникюром подол платья на колене.

– Ты такая отвратительная, когда… А, нет, всегда, – парирует Селестин. – И ты не вписываешься в мой интерьер.

– В твой интерьер ничего не впишется, детка, – Приска тоже за словом в карман не лезет. – Эту квартиру оформлял какой-то дикий дальтоник с ужасным вкусом, – и Селестин немного молчит, глубоко вдохнув.

– Ты приехала ругаться? – наконец спрашивает он.

– Нет, – Приска тоже отвечает после паузы, она явно собиралась ответить как-то ядовито.

– А тогда что? – Селестин слишком устал, чтобы строить обычные конструкции из слов.