Я боюсь мошек

Кругом было пустынно. Сколько хватало глаз, вокруг простирались поля, иногда прерывавшиеся небольшими рощицами. Как я ни таращился, ни в небе, ни на земле моего ведомого не было. И все же он наверняка добрался до места назначения. Я был слишком поглощен собственным приземлением, чтобы следить за его эволюциями. Может быть, коварный порыв ветра отнес его дальше?

Присев на корточки, я взялся за рацию, вытащил антенну и закричал в микрофон:

— Алло! Алло! Ларье! Вы меня слышите?

Я подождал немного. Рация оставалась нема, как водосточная труба. Я повторил свой призыв:

— Алло! Алло! Ларье! Вы меня слышите? Ответьте мне!

Полная тишина. Может быть, Ларье разбил свою рацию во время приземления? Не исключено, что он разбил и собственную голову…

Я задумался. По моим расчетам, он должен был находиться много левее, чем я. Примерно в километре в этом направлении был виден лес. Мой торговец микробами вполне мог приземлиться там. Это было даже вероятно, ведь если бы он оказался на открытом месте, я заметил бы белое пятно его парашюта.

Я пошел по направлению к лесу. Достигнув его через несколько минут, я возобновил поиски… Любопытно, что, от всей души желая обнаружить своего приятеля, я не хотел, чтобы это произошло слишком внезапно. Представляете, что было бы, если бы я столкнулся с ним нос к носу? Судьба могла сыграть со мной злую шутку, не так ли? Явиться сюда, чтобы заполучить хорошую дозу вируса! Спасибо, не надо!

Я медленно продвигался вперед, внимательно смотря себе под ноги. Я предпочёл бы наткнуться на клубок гремучих змей, чем на Ларье. Время от времени я тихонько свистел сквозь зубы. Однако тишина окружала меня слоем толстым, как остроты парикмахера. Я различал лишь потрескивание веток, колеблемых ветром, и таинственный шелест крыльев ночных птиц, летавших под кронами деревьев. Боже милостивый, только бы он не сломал себе шею! И так близко к цели! Было бы от чего прийти в бешенство!

Я все больше углублялся в лес. Пахло сырой землей и прелой листвой. Тяжелый запах леса всегда вызывал у меня непередаваемую грусть.

Я принялся кричать:

— Ларье! Ларье! Где вы?

Потеряв осторожность, я побежал через заросли кустарника, оставляя на колючках клочки комбинезона.

— Ла-а-рье-е!

Ну и дела! Должно быть, этот старый гриб приземлился в Польше! Впрочем, едва ли… Я несся через лес, пыхтя, как паровоз, Внезапно, выбежав на просеку, я услышал что-то вроде стона. Я остановился, пытаясь унять дыхание, чтобы лучше слышать.

— Ларье! Это вы?

Ответом мне был новый стон, на этот раз более сильный. Я помчался в его направлении. Потом снова остановился. На этот раз я двигался правильным курсом. Пройдя еще сто метров, я увидел парашют, повисший на ветвях векового дуба. На вершине дерева болтался Ларье.

— Вы ранены? — крикнул я ему.

— Нет, но я запутался в стропах и не могу освободиться, — ответил он приглушенным голосом.

Я вскарабкался на соседнее дерево, чтобы оценить положение с такого близкого расстояния, с какого это было возможно, и не смог удержаться от гримасы. Дело было плохо! Как я уже говорил, купол парашюта покрывал дерево сверху. Стащить его вниз нельзя было никакими силами. Ларье висел несколькими метрами ниже, прикрученный стропами к ветке.

— Попробуйте дернуть за веревки!

— Последние пятнадцать минут я только это и делаю, но без всякого результата. Падая, я хотел схватиться за ветку, но руки завернулись за спину. Теперь я совсем зажат: одна из строп мертвой петлей охватила мне грудь, и чем сильнее я дергаю, тем крепче меня затягивает!

Я! выдохнул порцию ругательств, однако хорошее воспитание — как мое собственное, так и моего издателя — не позволяет воспроизвести их здесь. Согласитесь, это было крупное невезение! Если бы речь шла об обычном человеке, мне понадобилось бы пять минут, чтобы его освободить. Но чтобы освободить Ларье, до него нужно было добраться. Если бы я сделал это и помог ему выбраться из передряги, то подхватил бы вирус, а от этих козявок, поверьте, не вылечишься какой-нибудь мазью!

Я спустился со своего насеста и двумя руками схватился за голову. Что я мог предпринять, чтобы вытащить Ларье? Напрасно я взывал к святому Людовику, который считается специалистом по дубам[10]. Мои батареи решительно отказывались работать. Положение было настолько критическим, что я почувствовал горечь в том мешке, куда обычно засовываю устриц. Черт побери, но не мог же я удрать, оставив беднягу Ларье висеть на дереве!

Он шумел, как торговка рыбой. Казалось, говорит само дерево. Я же, как дурак, сидел неподалеку. В этом глухом уголке Восточной Германии я исследовал свое серое вещество, пытаясь обнаружить там какую-нибудь гениальную идею. Поистине, мне было стыдно за себя. Я напоминал себе курицу, высидевшую утят и с удивлением смотрящую, как они удирают к луже…

Иногда я думал, что, если бы не блестящие подвиги парня, который сейчас подвешен наверху и при свете луны изображает из себя кокон, я мог бы быть в пансионе на Лазурном Берегу! Фелиси бы спала, а в соседней комнате какая-нибудь достойная дама давала бы мне частные уроки!