Я боюсь мошек

Он стал совсем покорным, бедняга Ларье! Он сделал то, что я ему сказал, и остановился в ожидании, прислонившись к поросшему мхом дереву. Лес уже совсем пробудился. Во все горло распевали пичуги. Солнечные пятна легли на покрытую мхом землю…

— Сан-Антонио! — пробормотал мой товарищ! — Я никогда не смогу вправить этот перелом! Ты слышишь? Никогда!

— Отчего же? Когда ты будешь здоров…

— Здоров! Не надо рассказывать сказки. Кто сказал тебе, что у них есть лекарство от этой пакости?!

— Логика!

— Не думаю, что логика поможет мне выпутаться!

Положение было безнадежным. Мы были обречены на неподвижность. Да, дело было дрянь… Еще недавно я рассуждал о чудесах, но теперь готов был взять свои слова обратно. Подумать только, мы оказались в Восточной Германии, в каком-то лесу, без всякой помощи, не имея возможности даже попросить о ней!

— Ну как, лучше?

— Да, нога сразу перестала болеть.

— Тогда идем! Нужно идти, Ларье! Ты сам знаешь! Иди!

— Именно это когда-то сказали Лазарю!

— И он пошел, старина! Ты же не позволишь утереть себе нос парню, который даже не был французом!

На его лице появилась слабая улыбка. Потом он смело взялся за костыли и принялся потихоньку скакать. Так он прошел метр, еще один…

— Ты же видишь, что можешь идти!

— Да, понемногу…

— Хорошо! Я дам тебе карту. Место, где мы находимся, обозначено красным карандашом. Отметь дорогу в лабораторию и подробно опиши мне ее!

Я обернул картой булыжник и перебросил его Ларье.

Он развернул лист и внимательно его изучил. Я слепо доверял его суждению. Не забывайте, сборище хлюпиков, что в своем деле этот человек был асом. У меня были основания рассматривать его как скорую добычу гробовщиков, но все же он считался одним из лучших секретных агентов Старика.

Наступила длинная пауза.

— Что ж, — начал Ларье, — по моим расчетам, мы находимся в пяти или шести километрах от лаборатории. Чтобы добраться до нее, нам нужно идти строго на восток. Мы увидим холм с разрушенной башней наверху и пройдем рядом с ним… Затем начнется болотистая местность, которую пересекает узкая дорога. Она перекрывается чем-то наподобие пограничного шлагбаума. Рядом находится сторожевой пост. Путь в лабораторию ведет через него. В противном случае придется лезть через болото, а это очень рискованно.

— Как ты прошел через пост в первый раз?

— Я переоделся солдатом. По-немецки я говорю без акцента, и ночью это не составило мне труда. Но сегодня…

Я поскреб в затылке.

— Разберемся на месте. Что дальше?

— Дальше нужно идти по этой дороге, и через пятьсот метров подходишь к бетонному острову, на котором и стоит лаборатория. Ее окружает двухметровая стена, по верху которой идут провода под напряжением.

— Тот же вопрос: как тебе удалось перелезть через нее?

— Я вошел через главные ворота. Я не только переоделся, но и запасся пропуском не хуже подлинного…

— Старик сказал, что ты разбил ампулу, когда прыгал со стены!

— Не со стены, а из окна лаборатории. Туда кто-то вошел, и мне нужно было срочно смываться…

Я вскочил с земли так, как другой на моем месте выпил бы стаканчик спиртного для храбрости.

— Ты видел кого-нибудь, когда выходил?

— Конечно, и когда входил тоже…

— Тогда скажи…

— Что?

Я не осмелился произнести вслух то, что думал. Однако Ларье был умен и понял мою мысль.

— Да, все они должны были загнуться… Если только перед тем, как я стал заразен, не должен был пройти инкубационный период.

— Вот видишь, у них наверняка есть противоядие, — заметил я. — Они не могут подвергать себя опасности из-за какой нибудь случайности! Они тоже могут разбить ампулу, и это может привести к цепной реакции смертей.

— Да, ты прав…

— Тогда в дорогу!

Наше передвижение было совсем медленным. Ларье орудовал своими костылями. При этом он охал, вздыхал, ворчал и ругался самыми последними словами, такими как дрянь, верблюд, депутат и сборщик налогов. Я же взвалил на себя всю амуницию и терзался вопросом, что я буду делать с этим калекой, когда мы полезем через болото. Еще я раздумывал, где бы раздобыть съестное, потому что мои ноги начинали подгибаться от голода. Это могло показаться пустяком, но на самом деле вопрос был одним из самых важных. Когда человек голоден, он начинает понемногу терять чувство реальности. Он думает лишь о пустом желудке, решительно заявляющем о своем существовании.

Так мы доковыляли до опушки леса, и тут я в недоумении остановился. Передо мной внезапно вырос мужик, огромный, как чемпион мира по поднятию тяжестей. Выглядел он лет на пятьдесят и при этом был лыс, как драгоценный камень. На нем был бархатный костюм, на плече лежал топор. У мужика не было ни ресниц, ни бровей, безбородые щеки лоснились — короче, его нельзя было назвать развалиной!