– Ну я быстро собралась и уехала. Сбежала. Не могла же тебе устроить такую подлянку. Может, зря я тебе рассказала? Оль, поверь, я все ему честно и сразу: «Ничего не получится, ни на что не надейся. У тебя жена, дочь, семья. Да и мне ты не нужен». Просто так вышло. Ну прости. У него было горе, у меня – тоска. Он, кажется, даже в психушку попал? Ну да, приличный человек, измучился сам.
– Тоска, – повторила Ольга Петровна, чувствуя, как ей трудно дышать. – У тебя была тоска. Я поняла. А он, мой муж, приличный человек. И это я поняла. Только зачем, зачем ты сейчас мне это все рассказала? Зачем, Муся? Чего ты хотела добиться? Ответь мне на этот вопрос! А на остальные ты, собственно, уже мне ответила.
– Зачем? – переспросила Муся. – Да не знаю. Так, к слову пришлось! Я надеюсь, ты не обиделась? Столько ведь лет тому, а? Как говорится, за сроком давности… Ты только в голову, Оль, не бери! Когда это было? Молодые мы были, горячие. Бестолковые. Когда совершать ошибки, как не в молодости?
– Я не обиделась, – кивнула Ольга Петровна, – только ты, Муся, уходи! Сегодня же, слышишь? Никаких пару дней. Сейчас уходи.
Муся молча встала из-за стола. У двери обернулась.
– Да, кстати! За Ирку ты не волнуйся! У нее все хорошо, в смысле того, что она не одинока. Есть у нее человек. Женатый, правда, но – бывает и так. Они встречаются месяцев восемь. Она влюблена. И слава богу, что влюблена, правда, Оль? Ты же так беспокоилась, что никого и ничего – полная тишина. – Муся приветливо улыбнулась. – Ну я пошла? Пора и честь знать, ты, Оля, права!
Ольга Петровна продолжала сидеть. Подняться со стула не было сил. Не было сил подумать. Не было сил все это осознать, перемолоть, прокрутить в гудящей и пустой голове. Вообще не было сил. Жить не было сил. Смотреть на этот мир не было сил. Ни на что не было сил, ни на что.
Кажется, прошло немного времени. Или много? Она не поняла. Да и какая разница. Жизнь обрушилась, рухнула и, кажется, не оставила надежды на выживание.
Муся заглянула на кухню в пальто и берете.
– Ну я пошла? Ты прости меня, Оля! Если сможешь – прости.
– Зачем ты мне все это сказала? – глухим голосом, медленно, еле шевеля пересохшими губами, проговорила Ольга Петровна. – Ответь мне на этот вопрос! – упрямо повторила она.
– Зачем? – Муся на секунду задумалась. – А душу свою облегчить, вот зачем! Стыдно было перед тобой. Ты меня так приняла! Кров дала и еду. Обласкала. А меня это мучило, веришь? Всю жизнь мучило – ты ведь такая… Святая, Оль. А я, я дрянь! И я это знаю. – И повторила: – Ну я пошла?
Ольга Петровна ей не ответила.
Тут же хлопнула входная дверь. «Все закончилось, – мелькнуло у Ольги Петровны. – Все закончилось. Все».
Она легла на кровать и закрыла глаза. Хоть бы заснуть и не проснуться. Это бы был лучший выход. Но сон не шел. Голова гудела, словно пивной котел. Она как будто слышала звук – гонг или колокол? Удар. Хорошо бы хватил удар! Но так, чтобы сразу. Чтобы без мук. Никого не мучить, никого из родных. Мама не переживет. А все остальные… Все остальные останутся жить – теперь она в этом не сомневается.
Муж, дочь. У Левы работа. Да и мужик он еще вполне ничего. Крепкий, здоровый. Закаленный. А может? Да запросто! Даже там, в экспедиции! Там тоже есть женщины, и молодые! Подберет какую-нибудь. Да запросто подберет. И проживет новую жизнь. А если… если там давно уже есть женщина? Почему бы и нет? Столько времени проводится вместе. Работа и отдых, общие интересы. Им, мужчинам, это всегда очень льстит. Нет, в том, что Лева не пропадет, теперь она уверена.
А Ирка… И
Она вспомнила тот страшный год. Заплакала. Всю жизнь она прожила с чувством вины – бросила свекровь, бросила мужа. В памяти всплыли дни, когда она моталась в больницу, выхаживая его. Как кормила его с ложки, выводила на улицу. Радовалась тому, как он поел. Как прошелся по больничному парку. Как захотел мороженое и как она бросилась к метро, чтобы ему это мороженое принести. Как прислушивалась к его дыханию. Как… Как дотронулась до него, чтобы выпросить ласку. А он… Он в это время страдал. Страдал и скучал по этой Мусе! Он хотел уйти от нее, жены. От своей дочери!
Не хочется жить. Совсем не хочется жить. Может быть, все закончить? Нет, никогда! Не ради них – ради мамы.