Я буду любить тебя вечно

И Александр пошел прочь от Тасиного дома. Быстро пошел. Раздавленный, обескураженный, словно сегодня, сейчас, он узнал страшную тайну. Страшную тайну про себя самого.

Мишка. Дальше был Мишка…

Кстати! Именно Мишка говорил: выбрось ты весь этот бред из своей головы! Тасю свою. Носишься с ней, а у тебя рядом Зоя…

Потом понял: Мишка, лучший друг, был влюблен в его жену. Всю жизнь был влюблен. Жену свою, Беллочку, любил, а в Зою был влюблен. Так тоже бывает. Такие дела…

Ах, как глупо все получилось… Не просто глупо – кошмарно глупо. Глупо, бестолково, нелепо. И еще – некрасиво.

Мишка, друг юности. Хранитель Шуркиных тайн. Они, казалось, знали друг про друга все. Но Александр потом понял – не все! Про то, что Мишка влюблен в Зою, – не знал. Тот хорошо скрывал свои чувства и симпатию.

Дружили они с далекой молодости. Дружили взахлеб – встречались каждую неделю в сквере на Патриках и шли пить пиво. Или кофе. Или чай. На что были деньги, какая разница? Главное – шли! Чтобы выговориться, наговориться. Поведать о том, что на душе. Пожаловаться, наконец, на начальника, на детей, на жену. Последнее бывало совсем редко – у Александра так никогда. О Зое – плохо сказать? Смешно!

Мишкина жена Белла была «той еще штучкой». «Та еще штучка, эта Белинда!» – говорила Мишкина мама, тетя Рахиль, затягиваясь «Беломором». С юмором у нее было прекрасно.

Тетя Рахиль – фронтовичка. Вдова с тридцати шести лет. И больше – ни-ни! «После моего Сени? Вы что, смеетесь?»

Мишка и мать были большие друзья. И Шурка, лучший Мишкин друг, обожал тетю Рахиль.

А ее фаршированная рыба и орешки в меду? А пирожки с ливером? Крохотные, с палец, жаренные на сковородке. А юмор тети Рахили, ее фронтовые рассказы и байки?

Мишка мать обожал. Ах, как он смотрел на нее! Так не смотрят на девушку.

Это тетя Рахиль сказала Александру, увидев Зою:

– Ох, Шурка, не будь дураком! Хватай и беги! Упустишь такую девчонку – будешь полный дрек мит фефер! Идиёт будешь, как говорила моя бабушка Песя. Думаешь, я хочу в невестки только еврейку? Нет! Нет и нет! Даже скорее всего не хочу! Почему? – спрашивала она и, не дожидаясь ответа, тут же продолжала: – А вот почему! Еврейки любят болеть! Нет, конечно, не все, но большинство. Еще они очень самолюбивы, капризны, избалованы, очень любят поныть. Распоряжаются семейным бюджетом. Портят детей – мамаши из них сумасшедшие. Готовят, конечно, прекрасно. Правда, почти все умные. Почти! И налево не шляются. Тоже – почти! – И она начинала заливисто смеяться. – Ну и всякое другое, – добавляла она.

– Какое другое? – уточнял Александр.

– Многое! – уклончиво и многозначительно отвечала тетя Рахиль.

– А вы? – не сдавался он. – Вот вы никогда не болеете! Мишку вы не испортили. А поныть – я ни разу не слышал!

Тетя Рахиль смеялась:

– Нет, Шурка! Я ною! Только ною я про себя.

Невесту Мишка привел именно такую, которой остерегалась тетя Рахиль. Беллочка была капризна, избалована и обожала пожаловаться на жизнь. А самое главное, что она постоянно болела. Приходя к Мишке, Александр видел закрытую дверь в супружескую спальню.

– А Беллочка? – спрашивал он.

– Ей нездоровится, – грустно вздыхал верный друг.

– Что-нибудь серьезное? – интересовался поначалу Александр.

Мишка отводил глаза:

– Ничего. Просто недомогание.

Что такое недомогание, Александр не понимал. Совсем не понимал.

Словом, напророчила мудрая Мишкина мать.

И еще – Беллочка не готовила. Совсем не готовила, говорила, что кухню не любит.

Питались полуфабрикатами из кулинарии и тем, что приготовит неловкий Мишка.

Зоя тогда рассмеялась:

– А кто ж эту кухню любит, господи? Ведь каторжный труд! Монотонный и осточертевший! Придешь с работы – к плите. Как приговоренная. В выходные – к плите! Посадили на цепь и сиди!

Но Беллочку на цепь не посадили. И за готовку, и за все остальное отвечал бедный Мишка. Звонил матери уточнить рецепт. Поначалу тетя Рахиль воодушевленно рассказывала и диктовала. А потом, когда сообразила, что готовить будет не сноха, а любимый сын, швыряла трубку.

– С таким идиётом я даже говорить не хочу!

На красивом и бледном Беллочкином лице навсегда застыла гримаса страдания.

Как-то отправились семьями в Прибалтику, в Юрмалу. Сняли полдома в Майори – всем по комнате, общая кухня. Решили так – два дня готовит Зоя на всех. А два дня – «вы уж там сами решите, как у вас принято, – предложила она Мишке. – Я же тоже в отпуске, правда?».

Но увидев поутру Мишку на кухне, схватила из его рук нож и взялась крошить капусту на борщ.

– Иди уж, бедолага! Я справлюсь.

Понятно, дружбы с Беллочкой у Зои не получилось. Но – терпела ее мужественно ради мужа.

Спустя восемь лет брака Беллочка «сделала одолжение» и родила Мишке дочь. Надо ли говорить, кто стирал и гладил пеленки, варил кашу и водил дочку в сад?

Но самое главное – делал все это Мишка с превеликим удовольствием, именно он оказался «еврейской трепетной матерью».

А Беллочка продолжала хворать.