Я буду любить тебя вечно (СИ)

Я пытаюсь успокоиться, отвлечься на что-то. На глаза подаются часы в тонкой серебристой оправе, что висят над черной матовой дверью и придают особую изюминку интерьеру. Минутная стрелка словно застряла на одном месте и не желает сдвигаться. Секундная бессмысленно бежит по кругу, как мысли в моей голове, что не думают затихать.

Через неделю настанет тот день, когда Вика возьмет бутылку дорогого вина и запрется в самой дальней комнате коттеджа, оставив детей на бабушку с дедушкой. Запрется в одиночестве. Этот день ее и больше ничей. Она уверена, что мы не в состоянии понять ее боль. Может, оно и к лучшему, я не знаю. В такой день я не могу ни о чем думать, кроме нее. Стоит ли говорить, что рабочий день идет крахом, и я остаюсь дома, чтобы на протяжении нескольких часов подпирать спиной дверь комнаты, в которой прячется ото всех Вика? Сидеть и кусать костяшки пальцев от разрывающей на части боли, слышать ее тихие всхлипы и молить всех богов мира, чтобы она уснула как можно скорее.

Скоро настанет день, когда она будет оплакивать потерю нашей дочери и наивно верить, что девочка все еще жива. И я сам очень сильно на это надеюсь, сейчас еще больше. При мысли о девчонке внутри все сжимается, и накатывается волна неописуемых эмоций. Уже который день я не могу понять свои чувства к ней. Симпатия? Возможно, девушка очень красивая и слишком сильно похожа на мою жену. Любовь? Если только как к дочери.

Скоро настанет день, когда моя душа будет разрываться на маленькие части, когда я снова и снова буду умирать, осознавая, что ничем не могу помочь жене. И очень надеюсь, что этот день, который я ненавижу больше всех в году, будет последним. А еще лучше — если этот день вообще никогда не настанет.

День, когда мы друг другу будем чужие, когда намеренно отдалимся друг от друга и окажемся по разным сторонам хлипкой двери.

День, когда каждый утонет в своих мыслях, словно в зыбучих песках пустыни, когда каждый будет обещать себе, что это все в последний раз.

День, в который двадцать лет назад не стало нашей дочери, Вика упорно продолжает о ней вспоминать.

Девочка остается для меня безымянной. Я не хочу давать ей имя и не хочу принимать версию жены. Мне так легче. Боль становится не такой острой, позволяет дышать и хоть немного соображать. Но Вика… пустота в ее глазах пугает настолько, что хочется сдохнуть.

Из года в год я напрасно твержу ей, что это не только ее боль, ее потеря. Только вот она никак не хочет соглашаться с моими доводами. Возможно, она права. Я не видел ребенка, не видел ее беременной, и мне на самом деле сложно представить ее боль.

Я не до конца понимаю… и за это ненавижу себя еще больше.

Обычно такое состояние у меня появляется за два дня до того самого дня, который я так ненавижу. Но сегодня вместо раздирающей ненависти я испытываю иные чувства. Трепет? Волнение? Скорее да, чем нет.

Мое сердце разрывается от предвкушения, оно словно предчувствует скорые изменения в жизни.

— Дядь Жень, можно? — забыв постучать, без приглашения в кабинет вваливается родственничек лучшего друга, Алексея. Младшей брат его ненаглядной Славы, девочки-непоседы даже сейчас.

— Проходи, — взмахом руки приглашаю присесть, а сам так и продолжаю гипнотизировать взглядом часы, попутно прокручивая в голове одну мысль за другой.

Я не представляю, с чего следует начать такой сложный для меня разговор. Одно знаю — мне страшно. Страшно узнать горькую правду, что я ошибся в своих догадках. Страшно узнать, что эта девочка действительно моя дочь. Я не спал почти всю ночь, думая о ней и о предстоящем разговоре с Артемом. И как бы неприятно мне это ни было, балагур — моя единственная ниточка к возможной дочери.

Глубоко вдохнув, сцепляю руки в замок и подпираю подбородок. Стараюсь успокоиться и всеми силами не показать свою нервозность. Но стоит увидеть насмешливый взгляд парня, как резко становится тяжело дышать. Чертыхнувшись, расслабляю галстук, который кажется удавкой, но это не спасает. Мне приходится снять его и под удивленно-насмешливым взглядом Артема швырнуть на пол.

— Вы хотите что-то спросить? — вскинув бровь и самодовольно улыбнувшись, интересуется мелкий, не сводя с меня заинтересованного взгляда.

Зыркнув на него строго, устало откидываюсь на спинку кресла, понимая, что этому парню явно плевать на мое поганое настроение. У него вон своих забот вагон и целая тележка.

— Да, хотел, — смотрю на него с толикой надежды во взгляде, не зная, как продолжить разговор.

Я давно знаю Артема, помню еще десятилетним парнишкой с мешком амбиций. Он никогда не умел молчать, всегда шутил и заразительно смеялся. Считался душой компании и подавал большие надежды в спорте. Но это было раньше…

И, признаться честно, сегодня я ожидал от него ехидной улыбки, ног, закинутых на соседнее кресло, но никак не серьезности. Артем, сложив перед собой руки в замок, смотрит на меня с тревогой, вынуждая теряться еще больше. Черт возьми, что вообще происходит?