Я буду первым (СИ)

— Чего? — у него даже рот приоткрывается, — Это когда ж ты успел, поганец?

Дальше наше мирное семейное общение прерывает шум со двора. Оба выходим на улицу. Недалеко от крыльца в сугробе на коленях стоит человек, похожий на Ахмеда. Похож он вчерашней одеждой и бородой, потому что на лице нет живого места. И узнать его по нему не представляется возможным. Ему в затылок из пистолета целится высокий мужчина в строгом черном костюме.

Дальнейшие детали происходящего мне мешает рассмотреть сильный удар в лицо, от которого я отлетаю назад.

— Где Лена, урод? — надо мной склоняется Сергей Владимирович Давлатов, который, собственно, и зарядил мне в глаз только что.

Тяжелая у него рука, однако.

Платон

Бесит меня этот мужик.

Поднимаюсь на ноги и скалюсь:

— Нехорошо так с будущим зятем обращаться.

Мне б, наверное, еще прилетело, но вмешался отец:

— Сергей, не трогай его. Лена в доме. С ней все в порядке.

Давлатов оборачивается к отцу:

— Игорь, о каком порядке ты говоришь? Если я сейчас твоего сосунка сдам в полицию за похищение и торговлю людьми, как ты думаешь, он будет в порядке?

Так-то он прав и спорить с ним трудно.

Родитель бросает на меня злой взгляд, но продолжает гнуть свою линию.

— Давай не будем впадать в крайности. Тем более теперь. Учитывая, что Лена беременна…

Видимо, последняя фраза была лишней. Видимо, об этом мужчина не знал.

Потому что он белеет от ярости и надвигается на меня:

— Да я тебя, осеменитель хренов… Ты что с беременной девчонкой сделать собирался?! Ты хоть понимаешь?

Между нами вклинивается отец.

— Сергей, успокойся. Все же обошлось.

По моему мнению ничего не обошлось. Да и Давлатов прав.

— Я не знал, — решаю все же высказаться.

— Какая разница, знал ты или не знал? Чего ты к ней вообще прицепился? Я тебе давно говорил, не лезь к ней. Не умеешь по нормальному, просто не лезь!

Молчу. Да и что сказать? Что он прав? Валить на Орлова и Гордеева? Детский лепет.

Давлатов скидывает руки отца:

— Не держи ты меня! — потом обращается к кому-то из охраны, — Сигарету дай.

Тот мнется.

— Вы ж не курите.

— Антон, просто дай мне чертову сигарету! Вы все свести меня с ума решили?

Охранник, вздохнув, протягивает ему пачку, тот достает сигарету, прикуривает, отходит от меня подальше.

Выкурив до конца и отбросив окурок, отдает приказ:

— Этого, — указывает на Ахмеда, — и дружков его — в следственный комитет. Сделать так, чтобы по ним подняли все, что можно. Про Лену молчать будешь!

Это он уже адресует непосредственно чернобородому.

— Иначе ты не жилец. Не хватало ей еще по следователям шастать.

— Пошли, — обращается уже к нам с отцом и первым заходит в дом.

— Где она? — спрашивает у меня.

— Там, — указываю на комнату, — Спит.

— Ступай, разбуди. Домой нам пора.

У него звонит сотовый.

— Да, Дин. Нашел я, нашел. Успокойся, сейчас привезу.

Я отступаю в комнату. Может, пока он разговаривает с женой, мне удастся поговорить с Леной?

Она уже проснулась. Сидит на кровати, завернувшись в одеяло, бледная и взъерошенная.

— Сергей приехал? Где я?

Наблюдает за мной как за сумасшедшим. С опаской. Просто с ней мне теперь не будет.

Решаю сначала ответить на последний вопрос.

— Ты у меня дома.

Делаю несколько шагов к кровати. Она сильнее прижимает к себе одеяло.

— Зачем?

— Я поговорить хотел.

Опускает глаза и снова спрашивает:

— Там Сергей приехал?

— Да.

— Где моя одежда?

Вот так сразу она собирается удрать?

— Лен, я понимаю, ты, вряд ли, захочешь меня слушать, но я хочу хотя бы попытаться объяснить…

Она перебивает:

— Ты прав, я не захочу. Я жалею о каждой секунде, что провела с тобой.

Эффект от этой фразы посильнее, чем от удара в глаз.

Как-то надо исправить, преодолеть пропасть между нами. Шагаю к ней. Руки сами тянутся к ее телу, ложатся ей на плечи.

Во рту пересыхает, грудная клетка ходит ходуном.

— Лен, я люблю тебя.

Правда слетает с языка с трудом, разрывая сердце.

Она по-прежнему на меня не смотрит.

— Не трогай меня, пожалуйста.

Она меня не слышала?

— Я люблю тебя, — повторяю, надеясь, что все еще можно исправить.

Вот теперь она вскидывает на меня взгляд. А в нем — лед.

— Мне все равно.

Хватаюсь за последнюю ниточку, что связывает нас.

— Ты беременна.

Её взгляд становится холоднее.

— Мне не нужен твой ребенок. Я сделаю аборт.

Дышать становится почти невозможно. Неужели она сможет стать настолько жестокой?

— Не надо.

Больше ничего не успеваю сказать. В комнату заходит Давлатов

— Привет. Ты как? — спрашивает он у нее.

Она стряхивает мои руки со своих плеч.

— Увези меня отсюда.

Давлатов и сам не желает здесь находиться. Он отодвигает меня, подхватывает девушку, завернутую в одеяло, на руки. И уносит прочь. Из этого дома. И, похоже, из моей жизни тоже.

— Ленка, выслушай меня! — кричу я им вслед.

Но Давлатов не останавливается. Его не смущает отсутствие у нее одежды. В салоне автомобиля наверняка тепло.

Еленка мне ничего не отвечает.

Во дворе мне остается только смотреть, как мужчина устраивает девушку в автомобиле и сам скрывается в салоне. Затем кортеж из нескольких машин уезжает с улицы. А я стою под крупными хлопьями мокрого снега, не в силах принять, что это — конец.