Я буду всегда с тобой

– Пей, дура, пока не выпьешь, никуда отсюда не денешься. – Индикоплов с милой улыбкой протянул Марии грязно-жёлтый кисель в кружке. – «Жуан мой спал, а дева наклонилась…» Любишь стихи, хи-хи?

Чем-то этот актёришка походил на артиста Ильинского – челкой, что ли? бровями? – походил чем-то. Марии он представлялся мерзким, белёсым, склизким, как глист, Урией Хипом, выползшим из диккенсовского романа и каким-то непредставимым образом оказавшимся здесь, в Циркумполярье, в Салехарде, на краю мира. Она представить себе не могла, что сейчас, сегодня, в советском обществе, в стране Ленина, Сталина, в справедливейшем из всех государств водятся такие, как он, – мерзкие, белёсые, склизкие не́люди и уроды. Те, в поезде, – с ними ясно. У них один конец – тюрьма, трибунал, расстрел. А этот в лейтенантских погонах да плюс к тому – из органов безопасности… Нет, такого не может быть. Потому что не может быть.

– Я вам нравлюсь? – спросил Урия Хип, скаля зубы и подведя к её носу свою поганую кружку.

– Вы мне мерзки, – ответила Мария этому глистоподобному существу.

– Сколько тебе лет? – спросил Индикоплов.

– Пятьдесят, – сказала Мария.

– Ложись. – Индикоплов кружкой показал на кровать, го́рбящуюся возле стены. – Пятьдесят… Интересно. Расскажу потом приятелям, будет весело. Твоё здоровье! – Лейтенант запрокинул голову и одним махом влил в себя половину содержимого кружки.

Недопитое поставил на стол. Потом долго возился со сложной свой мотнёй, а когда мелкий индикопловский червячок затрепетал на сквозняке кабинета, Мария схватила со стола кружку и, как тогда, в поезде, но только в других масштабах, выплеснула то, что осталось в ней, в морду лейтенанта госбезопасности.

– Да, Всеволод Николаевич, непременно, конечно сделаем. Обязательно примем меры… – Капитан Медведев вытянулся в прямую линию перед аппаратом связи с Москвой. На том конце, который московский, должно быть, молчали, ждали чего-то или, может быть, отвлеклись, поэтому начальник райотдела госбезопасности произнёс предупредительно-вопросительно: – Товарищ Меркулов, как вы смотрите на то, чтобы мы… то есть своими силами?.. – Он не договорил, на другом конце провода, на московском, ему ответили что-то, и капитан Медведев наморщил лоб от досады. – Понял, так точно, старший по операции подполковник Гаранин. – «Плохо, Быкова отстранили». В сердце ему кольнуло. – Усиление из Воркуты и Архангельска? Соломбальские стрелки? Слушаюсь. Активизировать? Так точно, активизируем. Сроку сколько? Два дня? Так точно. На сегодня ситуация? Сложная. Но ничего, справимся. Участники антисоветской организации, действовавшей при Доме ненца, под напором неопровержимых доказательств начали давать показания…

Человек со вздёрнутыми бровями и с рыжеватой чёлкой-вьюнком, похожий на артиста Ильинского, то смешливо, то пугающе въедливо взглядывал на Костю Свежатина, недавнего командира кинобудки. Назвался он фамилией странной – Индикоплов, имя Кузьма, отчества Костя не разобрал. Две бледные звёздочки и бутылочные погоны под ними ничего Косте не говорили.

Когда Костю доставили к Индикоплову, тогда ещё для юноши безымянному, тот стоял возле деревянной скульптуры работы Степана Дмитриевича, которую скульптор сделал для антирелигиозного кабинета, – стоял, раздувая ноздри, видимо принюхивался к чему-то. Почему здесь оказалась скульптура святого Василия Мангазейского, этого Костя не понимал. Он видел эту скульптуру в мастерской у Степана Дмитриевича, потом скульптура переселилась к дяде Вите Калягину, но сюда-то её за что?

Солнце за окном помещения, куда Костю привели на допрос, осветляло бережными мазками бескрестный купол церкви Петра и Павла, парящий над деревянным городом. Лейтенант (две звёздочки на погонах) уже успокоил ноздри и вглядывался в лицо святого, словно ждал, когда тот заговорит. Василий Мангазейский молчал. Молчали купола храма. Молчал Костя. Тикали часы на стене.

Лейтенант посмотрел на Костю, снова ткнулся глазами в первомученика Василия Мангазейского, опять посмотрел на Костю, словно сравнивал дерево и живую плоть, пригладил правый погон, уловил на нём лохматящуюся ворсинку и сжёг её пламенем зажигалки, чтобы не лохматилась впредь.

– Прямо вылитый, – выдавил лейтенант непонятную Косте фразу. – А настроение как? – Вопрос был обращён Константину.

– Сносное, – сказал ему Костя.

Индикоплов кивнул.

– Кино любишь? – спросил Индикоплов.

– Очень, – ответил Костя.

– Я тоже. – Индикоплов снова кивнул. – «Высокую награду» смотрел?

– Конечно, – ответил Костя; глаза его загорелись. – Какой там был самолёт!.. А этот, клоун-шпион, когда он проник на дачу… Я уже думал – всё… Наш лейтенант Михайлов какой всё-таки молодец…

– Садись, Константин Свежатин, в ногах правды нет. – Индикоплов кивнул на стул, стоявший у стола рядом с дверью напротив его места возле окна. Закурил. – А «Ошибка инженера Кочина» тебе нравится?

– Очень нравится. – Костя сел. – Отличный фильм. Двадцать раз его смотрел, даже больше.