Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени

Первые трамваи встречали с радостью и ликованием. Многие, узнав о таком радостном событии, специально выходили на улицы, чтобы поприветствовать оживший городской транспорт. Свой первый трамвай я встречал на углу Лесного проспекта и улицы Батенина. Я пришел на это место специально, чтобы посмотреть на трамвай. Очевидно, в то время трамваев ходило еще не много, потому что ждать мне пришлось довольно долго. И когда я уже хотел возвращаться домой, чтобы не беспокоить маму долгим отсутствием, со стороны Финляндского вокзала послышалось знакомое лязганье и из-под железнодорожного моста не спеша выполз трамвай. На проспекте было немноголюдно, но почти все остановились и, стоя с двух сторон улицы, с улыбкой на лице, радостно приветствовали своего ожившего блокадного друга и помощника. Кто-то махал руками, кто-то плакал, а кто-то стоял молча и улыбался. Но было видно, что это событие всех радовало. Придя домой, я долго рассказывал матери и тете Марусе, как выглядел трамвай, сколько было народу на проспекте и в трамвае и как люди приветствовали его появление. Помню, меня слушали с неподдельным вниманием и радостными улыбками на лицах.

На мой взгляд, вторым не менее радостным и значимым событием можно назвать открытие городских бань. Эти бани отмыли не только тела, но и души блокадников. Кто прошел через эти блокадные бани весны 1942 года, не забудут их никогда. Во-первых, в открывшихся банях не было разделений на женские и мужские отделения. Дети, мужчины и женщины мылись в общем отделении одновременно.

В одном из документальных фильмов о блокадном Ленинграде одна из блокадниц, вспоминая об открывшихся весной 1942 года банях, рассказывала, что, когда блокадники увидели себя в бане в обнаженном виде, то очень долго хохотали, настолько они были истощены. Насколько я помню, в нашей бане никто не смеялся. Было немало людей, которые не могли даже раздеться и одеться. Тазики с водой от кранов переносили общими усилиями, обступив его со всех сторон, словно железобетонную плиту. Обнаженные мужчины и женщины молча стояли в очереди у раздаточных кранов с пустыми тазиками в руках. ЕСЛИ ТЕМ ЛЮДЯМ ВМЕСТО ТАЗИКОВ ДАТЬ В РУКИ КОСЫ, ТО ОНИ ВПОЛНЕ МОГЛИ БЫ ИЗОБРАЖАТЬ САМУ СМЕРТЬ, КАКУЮ РИСУЮТ СОВРЕМЕННЫЕ ХУДОЖНИКИ. Впалые щеки, выпуклые скулы, глубоко запавшие глаза, выпирающие ключицы. На руках и ногах почти полное отсутствие мышц. Кожа на теле была настолько тонка, что ее на фоне выпирающих костей скелета было почти не видно. У некоторых людей были огромные животы и слоноподобные опухшие ноги. В бане царили полное взаимопонимание и взаимовыручка. Более сильные помогали слабым помыться и одеться. Некоторых приходилось по нескольку раз заводить в моечную из-за их голодного поноса. Желудки этих людей уже перестали работать, и организм стал поедать самого себя. Какая-то принятая пища не переваривалась и постоянно выходила наружу. Одним словом, эти бани отмыли наши тела и души, но потребовали вложить большие физические силы.

С приходом весны на улицах и площадях города появились огороды, на которых стали выращивать культуры с большим содержанием витаминов. Особенно мне запомнилась редиска. Я не помню, пробовал я ее до войны или же нет, но как следует я с ней познакомился в 1942 году благодаря Ленинградским блокадным огородам. Огородов мы не сажали, но мать с тетей Марусей где-то доставали редиску и заставляли нас с сестрой ее есть. Усиленно нас поили хвойным отваром. Редиску мы ели, конечно же, с удовольствием, а вот отвар вызывал у меня, например, отвращение. Вид и вкус этого пойла я помню до сих пор, как и вкус травяных лепешек, жаренных на олифе.

Эвакуация