Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени

Говорят, что дети, попадая в экстремальные условия, очень рано взрослеют и у них раньше, чем у других, созревают чувства реальной обстановки и сострадания к другим людям. Я не знаю, насколько верны эти суждения, но я прекрасно помню, что, находясь в стенах детского «Очага», я все время помнил о том, что наша мама находится дома, в значительно худшем положении, чем мы, и каждый раз старался принести ей из «Очага» кусочек хлеба. Сделать это было очень трудно по нескольким причинам. Во-первых, за нами очень внимательно следили воспитатели, чтобы мы все съели до крошки. Во-вторых, если все-таки удавалось спрятать какой-то кусочек в складках одежды, то начиналась борьба с самим собой. Сознание подсказывало, что этот кусочек любой ценой нужно донести до мамы, потому что она уже очень больна и этот гостинец может ее вылечить. А рука, подчиняясь какому-то другому рассудку, автоматически тянулась к тайнику, отщипывала от захоронки кусочек хлеба и быстро засовывала эту крошку в рот. До самого дома приходилось бороться с искушением съесть этот кусочек до конца. Каждый раз я доносил до дома спрятанный кусочек, но очень часто он выглядел на половину меньше того, который был спрятан во время обеда. Мать с благодарностью принимала мой драгоценный гостинец, отщипывала от принесенного кусочка маленькую крошку и настойчиво требовала, чтобы остальное съел я. Иногда она шла на компромисс, и мы съедали мой гостинец вместе, я большую часть, она – меньшую.

В промежутках между бомбежками и артобстрелами нас выводили из группы на прогулку. Очевидно, в целях безопасности, наши прогулки проходили во дворе детского «Очага». Во время одной из таких прогулок мне довелось увидеть картину, которая поразила меня настолько, что спустя более шести десятков лет она не выходит из моей памяти.

В тот день мы гуляли во дворе под окнами кухни, где готовили для нас еду. Кухня находилась на первом этаже здания, и поэтому все действия работников были очень хорошо видны с того места, где мы находились в тот момент. ИГРА БЛОКАДНЫХ ДЕТЕЙ ЗНАЧИТЕЛЬНО ОТЛИЧАЛАСЬ ОТ ДЕТСКИХ ИГР НАШИХ МИРНЫХ ДЕТЕЙ, ПРЕЖДЕ ВСЕГО МАЛОПОДВИЖНОСТЬЮ. БЫСТРЫЕ ДВИЖЕНИЯ И ДАЖЕ ХОДЬБА МЕДЛЕННЫМ ШАГОМ ВЫЗЫВАЛИ ОЧЕНЬ СИЛЬНОЕ ПЕРЕУТОМЛЕНИЕ, И ХОТЕЛОСЬ ПОСКОРЕЙ ГДЕ-НИБУДЬ ПРИСЕСТЬ, А ЕЩЕ ЛУЧШЕ ПРИЛЕЧЬ. Поэтому во время таких прогулок мы больше стояли на месте, чем ходили, переступая с ноги на ногу, качаясь, словно маятники. Качались мы так для того, чтобы показать воспитателю, что мы двигаемся. Они почему-то не давали нам долго стоять без движения, строго следя за тем, чтобы мы не застаивались. Нашим любимым зрелищем было наблюдение за работой поваров за стеклами кухни. Вот и в тот день многие из нас, переступая с ноги на ногу, внимательно наблюдали, как повара что-то мешали в больших кастрюлях, резали на столах, передвигались с одного рабочего места на другое. Одна из работниц кухни подошла почти вплотную к окну, держа в одной руке большую ложку, в другой маленькую кастрюльку, зачерпнула из кастрюльки целую ложку сливочного масла и, глядя через стекло на нашу группу, засунула эту, как мне казалось, громадную, ложку себе в рот. Она еще какое-то время постояла у окна, шевеля челюстями, после чего скрылась в глубине кухни. Все, кто видел это, стояли с широко открытыми глазами от удивления. В то время, когда простой кусок хлеба ценился дороже золота, ложка сливочного масла была бесценна. Большинство блокадников даже забыли, что это такое. Пожалуй, впервые в своей жизни я увидел, что не все люди живут в равных условиях, что существует на свете несправедливость, что у кого-то нет даже куска хлеба, а кто-то может в это же время есть сливочное масло ложками.

Вспоминая подобные случаи, я ловлю себя на мысли о том, что одни и те же события, в зависимости от времени и обстановки, каждый раз оцениваются по-разному. В одних случаях это рядовые события, не заслуживающие внимания, в других – исторические и даже криминальные. В наше мирное время, если бы я увидел, что повар проглотил ложку масла, просто не обратил бы на это никакого внимания. А те же действия, увиденные в блокадные дни, повергли меня в шок, застряли в мозгу, словно заноза, и открыли глаза на многие вещи. Описанные мною ранее походы по заготовке топлива в чужие квартиры во время блокады не осуждались окружающими, а в мирное время за эти действия мы попали бы в тюрьму, и надолго. Так что каждое событие следует рассматривать с учетом того времени, когда оно происходило.