Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени

Была в нашем меню еще одна вещь, которую после продолжительной обработки превращали в продукт: это кожаные, широкие офицерские ремни. После ухода отца на фронт в нашей семье остались два его офицерских, широких, из чистой кожи ремня. Мать от кого-то узнала, что из этих ремней можно сварить кашу. Эксперимент удался, и эти ремни мы съели. Каков был вкус, я уже не помню, а вот технологию превращения вещи в продукт помню хорошо. Сначала ремни при помощи ножа превращали в мелкую вермишель, потом очень долго вымачивали, очень часто меняя воду, а потом уже варили. Получалась кашеобразная масса. К великому сожалению, все эти добавки к питанию не снижали чувства голода, не прибавляли здоровья, физических и моральных сил. На улицах все чаще стали появляться похоронные процессии, везущие на санках, на листах фанеры или железа умерших родственников или друзей. Нередко люди падали прямо на улице и больше не вставали. На месте их падения образовывались снежные холмики, под которыми люди успокаивались до самой весны. Пока у людей были силы, они старались похоронить своих близких по-людски, на кладбище. Даже уже ослабевшие, они впрягались в импровизированный катафалк всей семьей и, еле передвигая ноги, тащили свой скорбный груз в последний путь. Но когда уже на похороны сил стало не хватать, то стали зашивать усопших в наматрасники и укладывать рядом со своим домом, иногда прямо у парадного. За зиму во дворах накопилось таких свертков столько, что приходилось ходить по тропкам не прямо, а зигзагами, обходя снежные холмики. Под лестницей первого этажа нашей парадной был сколочен из досок маленький сарайчик. Зимой этот закуток был забит трупами до самого потолка. Причем сложены они были штабелями: один ряд вдоль, второй поперек. Когда нас отпускали на улицу подышать свежим воздухом, мы частенько открывали дверцу этого сарайчика и разглядывали лежащих там людей. И что сейчас удивительно: в тот момент мы не испытывали чувства страха.

ФАКТИЧЕСКИ МЫ ЖИЛИ НА КЛАДБИЩЕ: ПОКОЙНИКИ В ПАРАДНОМ, НАМАТРАСНИКИ С ПОКОЙНИКАМИ ВОКРУГ ДОМА. Только от голода, если верить опубликованным цифрам, в декабре умерли 52 881 человек, в январе и феврале – 199187 человек. Но это цифры официальные. На самом деле сделать такие арифметические подсчеты в этом аду было не просто. До сих пор идут споры о том, сколько погибло в блокаду мирных жителей, но так и не пришли к единому знаменателю. Называются цифры от 632 тысяч до двух миллионов. Мы жили недалеко от Пискаревки, и каждый день со стороны кладбища можно было слышать взрывы. Как нам объясняли взрослые, это саперы взрывают мерзлую землю для рытья траншей, в которые укладывали трупы умерших. Они же рассказывали, что огромная площадь была занята штабелями из трупов, которые потом укладывали в вырытые траншеи и закапывали землей.

Кроме смертей от голода, люди погибали от пуль, бомб и снарядов. Немцы продолжали наносить массированные удары с воздуха и артиллерийские обстрелы с Пулковских высот. В городе с каждым днем увеличивалось число руин. Если раньше при первом же сигнале воздушной тревоги люди убегали в бомбоубежище, теперь они словно не слышали этого пронзительного воя. Каждый продолжал заниматься своим делом. У большинства просто не было сил дойти до укрытия. Насколько я помню, за всю зиму 1941–1942 года мы ни разу не сидели в бомбоубежище, хотя бомбежки и обстрелы случались продолжительные и очень сильные. Некоторые даже мечтали скорей погибнуть от снаряда или пули, чтобы не мучиться.

Даже по звукам можно было определить, что сопротивление наших войск заметно возросло. Раньше самих орудийных выстрелов было не слышно со стороны линии фронта. Слышны и видны были только разрывы снарядов в городе. А теперь из фронтовой канонады можно было отчетливо слышать отдельные орудийные залпы, без разрывов снарядов на нашей территории. Нередко стоявшие на Неве боевые корабли открывали огонь из своих орудий по фашистским позициям. Когда начинала огрызаться «Октябрина» из своих орудий главного калибра, все дома в городе вздрагивали при каждом залпе, а остатки стекол еле удерживались на бумажных крестиках. В такие моменты лица людей светлели, словно от лучика солнечного света, и на хмурых, озабоченных лицах появлялась улыбка. Из многих кораблей и подводных лодок, стоящих в Неве, линкор «Октябрьская революция» пользовался особой любовью среди блокадников, возможно, из-за его размеров и огневой мощи. Говорили, что в стволы орудий главного калибра свободно пролезал человек. Мы несколько раз были рядом с ним, и при взгляде на эти огромные стволы вполне можно было поверить в это. Уже после войны мне довелось читать, что огромные снаряды, выпущенные с этого корабля, наносили немцам ощутимый урон.