Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени

За зиму 1941–1942 года мы настолько ослабли, что ни прибавка хлеба, ни весеннее солнце, ни витамины, изредка попадавшие на наш стол, ни хвойные отвары нам уже не помогали, и наше здоровье нисколько не улучшалось. Особенно плохо чувствовала себя наша мама. Она уже из-за водянки передвигалась с большим трудом. Спасти нас могло только усиленное питание, но необходимых продуктов в нужном количестве взять было негде и не на что. Их можно было достать только за пределами блокадного города. Тетя Маруся начала уговаривать нашу матушку эвакуироваться из города на большую землю еще с зимы, когда открылась через Ладогу так называемая «Дорога жизни», но мать и слушать не хотела об этом, мотивируя это тем, что Коля (наш отец) воюет здесь, и мы должны быть рядом с ним. Тогда тетя Маруся обратилась в какую-то организацию, ведающую эвакуацией населения, и нас эвакуировали помимо воли нашей матушки, насильно. В июне месяце 1942 года нам сообщили, когда мы будем выезжать, и к этой дате мы были уже готовы. В день отъезда нашли где-то двух мужиков, которые согласились помочь нам добраться до Финляндского вокзала. Денег на оплату у нас не было, и поэтому за их труд они согласились взять у нас перину. С Лесного проспекта до вокзала добирались на трамвае. Основные пожитки несли нанятые нами мужчины, а мы что полегче. Мне, помню, доверили стеклянный графин, поставленный в сетку. Сетка была длинная, а я ростиком маленький, и этот графин у меня волочился почти по земле. При посадке в трамвай на Лесном проспекте графин ударился о трамвайную подножку, разбился, и дальше я поехал налегке, с пустой авоськой.

Здание Финляндского вокзала было разрушено, и поэтому до отправления нашего эшелона мы устроились на улице, прямо на развалинах бывшего вокзала. Погода была теплая, день был солнечным, и поэтому сидеть было не обременительно. А самое приятное было то, что нам выдали на вокзале целых две буханки хлеба, что по тем временам приравнивалось к целому состоянию. Из-за боязни переедания, что в нашем положении было смерти подобно, нам из этого состояния выделили по маленькому кусочку. Я, помню, моментально его проглотил, почти не жуя, в надежде, что мне тут же отрежут другой, но, получив отказ, ужасно расстроился. Я недоумевал, почему, имея такой большой запас хлеба, мне дали всего один кусочек. Раньше не давали потому, что больше не было, а почему не дают сейчас? Не понятно. Все разъяснения взрослых на меня не действовали. Я понимал только то, что я хочу есть и что рядом лежат две буханки хлеба, которые можно съесть. Поняв, что никакими мольбами я не выпрошу больше ни крошки, как только взрослые чем-то отвлекались, моя рука тут же залезала в сумку, отщипывала кусочек хлеба и быстро засовывала его в рот. Мои грабительские действия были быстро обнаружены, и дорогая для меня сумочка была переставлена в недоступное для меня место.

Сколько мы просидели на кирпичах в ожидании поезда, я не помню. Помню, что через какое-то время очутились на берегу Ладожского озера в высоких камышах. Просидели мы в них всю ночь до самого утра. Кругом стояла такая тишина, что было слышно тихое шуршание камыша, громкое жужжание целого полчища комаров и ласковый плеск волн Ладоги. Комаров было так много, что за всю ночь нам так и не удалось уснуть. Сидели и лежали прямо на тех вещах, которые были взяты с собой.

Когда совсем рассвело, со стороны озера послышался шум моторов, и вскоре на горизонте показались военные катера. Сколько их было, я уже не помню, но где-то около десятка, это точно. Один за другим они все причалили к берегу, из них что-то быстро разгрузили, после чего нам предложили выйти из камышей и пойти на посадку. Распределения, кто куда должен садиться, не было, и поэтому каждый выбирал катер по своему вкусу. Все катера, кроме одного, были однотипны. Небольшого размера с маленьким трюмом, с зенитным пулеметом на носу. Это были обычные катера озерного типа. От мирных они отличались только наличием пулемета в носовой части. А один катер заметно отличался от других своей комфортабельностью. Его палуба была под крышей с большими окнами по бортам. Для пассажиров были предусмотрены сидячие места. Очевидно, в мирное время его использовали для перевозки людей. В носовой части у него тоже был установлен пулемет. Все катера стояли в ряд, один за другим, вдоль береговой линии. Мы вместе со всеми вышли из камышей и отправились вдоль берега к стоящим катерам. Несколько катеров были уже полностью заняты, и мы подошли к комфортабельному катеру, где были еще свободные места. Мы уже начали подносить к этому катеру вещи, когда мать ни с того, ни с сего вдруг заупрямилась, не желая садиться на это судно. Сколько ее тетя Маруся ни уговаривала, доказывая, что в закрытой палубе будет теплей, и что там нет ветра, и что это лучшее место для детей, но на нее не действовали никакие доказательства. Пока они спорили, трюм соседнего катера заняли, и нам осталось место только на верхней палубе, рядом с пулеметом в носовой части.