Я была до тебя

— Я попробую на нем потренироваться. Буду хотя бы раз в день заниматься только им. Разговаривать с ним. Говорить, что я его люблю, что считаю его красивым, не важно, хорошо он себя чувствует или нет. Постепенно я начну чувствовать свою ответственность за него, а значит, у нас появятся точки соприкосновения. И по вечерам я буду приходить не в пустой дом. Он будет меня ждать.

— Да уж, попробовал бы он смыться!

— Я буду заниматься им спокойно, без нервозности, не спеша. Буду посвящать ему свое время. Возможно, позже мне удастся расширить поле деятельности и предложить свою нежность еще кому-нибудь.

Она чуть помолчала и тронула Симона пальцем:

— Он даст мне время, необходимое для учебы.

— И не будет тебе мешать.

— Откуда мне знать? Послушай, я же не говорю, что это будет просто. Я не привыкла ни о ком заботиться, кроме себя. Все я, я, я! Меня уже с души воротит! Ну, что мне делать одной, скажи на милость!

— Да уж, делать особенно нечего. Эта наша общая проблема.

— Что меня больше всего пугает, это то, что у меня руки растут не оттуда, откуда нужно. Обычно стоит мне только посмотреть на растение, и оно засыхает.

— А они тебе объяснили, как с ним обращаться, когда продавали?

— Да, к счастью, да.

— А что после цикламена? Собака?

— Нет. Потом я осторожно приступаю к человеческому этапу.

— Не уверена, что это разумно.

— Посмотрим. Думаю, с Симоном мне удастся сделать шаг вперед.

Я ей почти завидую. Хоть и сдерживаюсь из последних сил, чтобы не расхохотаться над тем, как она расшаркивается перед Симоном. Но я понимаю, что она нашла хотя бы начало решения. Я не собираюсь ее осуждать. Не собираюсь топтать ногами ее цикламен, крича ей в лицо, что это глупо, что она просто дура. Не собираюсь уйти, хлопнув дверью, как наверняка сделала бы, если бы один из моих любовников признался мне, что завел себе Симону с целью освоить науку любви.

— Ну хорошо. А мне-то как сделать шаг вперед?

— Не знаю. Постарайся его понять. Узнай, как он рос, как его воспитывали, что у него за родители. Какие обиды он перенес в детстве. Что он считает важным в жизни…

— Он никогда не рассказывает мне о себе. Никогда.

— Ты просто не пробовала.

— Пробовала, и еще как! Кончилось это ужасно.

— Люди обожают рассказывать о себе. На самом деле они только это и любят.

— Но не он.

— Попробуй еще раз. Прояви ловкость. Выведай, кого он любил до тебя. Просто спроси у него, да и все. Он наверняка ответит.

Я покачала головой:

— Мне кажется, он бежит от себя. Сам себя не любит. И ненавидит ту жизнь, что была у него до меня. Он придумал себе роль, в которой может забыть прошлое. А я, судя по всему, идеальная партнерша для этого. Большая белая страница — можно писать историю с нуля.

— Но что именно он хочет забыть?

— Понятия не имею.

— Женщину?

Не знаю. Я чувствую, что-то не так, но не могу назвать то, что меня не устраивает. Все, что мне известно, — это его безумный, затравленный взгляд и неудержимое желание броситься на меня, чтобы сожрать. Я для него — сырая глина, из которой он стремится вылепить нечто свое, вознести это нечто на вершину обожания и поклоняться. Сделать так, чтобы я заняла собой все пространство и стала жить вместо него. Он готов раствориться во мне, лишь бы забыть о собственной жизни.

— Иногда мне кажется, что я для него не существую. Во всяком случае, обращается он явно не ко мне.

В его теле, в его горящих глазах и дрожащих ноздрях, в его голосе, внезапно начинающем звучать жестко и резко, мне чудится какой-то невыносимый ужас, ужас раненого зверя, загнанного жизнью в угол и всеми силами старающегося вырваться на волю. Он артачится и не дается, отсюда — все его лихорадочное нетерпение и раздражительность. Я порой чувствую, как страх сковывает его тело, корежит и душит его, и именно в эти минуты он бросается на меня так, словно я — неодушевленный предмет, кукла, искусственное существо… С искусственными легкими, которые он надеется забрать себе, спасаясь от удушья. Я — его кислородная маска, его пожарный выход, и он может расслабиться и вздохнуть свободно, только подчинив меня себе.

Проблема, таким образом, заключается в том, чтобы понять, почему мы вместе. Где, в какой точке наши жизни пересеклись, чтобы появилась искра и вспыхнул пожар. У этой обоюдной жажды, у этой кошмарной плотской страсти есть причина, и я должна ее узнать — если хочу, чтобы наша любовь длилась, росла, расцветала, а не сводилась к серии стычек, приносящих успокоение только телу.

— Тебе надо переквалифицироваться в детектива. Проведи расследование. Познакомься с его родителями, с друзьями…

— Мы слишком мало знаем друг друга. И потом, мы ни с кем не встречаемся. Он плохо переносит присутствие третьего лишнего. Когда я познакомила его с братом, он очень постарался, хотя у меня осталось впечатление, что моя любовь к брату его обозлила. Я должна принадлежать ему одному. Мне страшно. Мне правда страшно, но в кои-то веки я не хочу убегать, не хочу повторять знакомый сценарий. Мне даже кажется, что мой старый враг — тот самый, который тормозит мои лучшие порывы, — что даже он в недоумении. В растерянности.