Этих черных ночей чернота,чернота этих черных ночей,и умытых огней череда,и вечерних рубинов ручей,– за углом, там, где домс длинным номером четырехзначным,можно образ признать неудачным,но дышать этим тминным теплом,за углом.За углом, где дыханье морейотдаленных почти уловимо,где еще не совсем пантомима,а театр золотых якорей;за углом, где дыханье морейотдаленных почти уловимо.Крышей дома ладони сложи,крышей теплого зимнего дома,где готовы пылать, как солома,отдаленных ночей рубежи;крышей дома ладони сложи,крышей теплого дивного дома,дымного дома.Розоваты ладони твоинад моей стосвечовой лампадой, –сердце, в бездну доверчиво падайи не ведай о смутной любви, –розоваты ладони твоинад моей стосвечовой лампадой.Этажи, этажи, этажи, –где-то в море хребет волнолома, –и готовы вспорхнуть, как солома,дни, что свежестью ранней свежи;так былое с грядущим свяжи,чтобы не было счастью излома!Ах, как холоден он, волнолом,спозаранку, – и как это странно, –словно челюсти левиафанакто-то темным одел серебром, —ах, как холоден он, волнолом,в сыроватых объятьях тумана!Как пространство от влаги туманно, –прикоснись ко мне диким жезлом,испытай мою жизнь на излом,замахнись палашом пехлевана;как пространство от влаги туманно, –так раздвинь эту влагу веслом…Паруса, паруса, паруса, –парусины красивая поросль,а судьба – это вместе иль порознь,на полвека иль четверть часа,а судьба – это вечная скорость,паруса, паруса, паруса…Паруса – это звон в тетиве,паруса – это зов издалека, –в зазеркальи, в зеленой травеперстенек золотого упрека,а трава – вот такой гущины,а трава – вот такой вышины,и – коси, не коси ее вовсе –вечным шелестом прелесть шумна,когда паводком пахнет трава, –всей душой к переменам готовься,когда паводком пахнет трава!Милый друг, по путям торжествавозвратись к этим пепельным ивам,воротись к этим вербам тоскливым,к этим дельтам в сто два рукаваи протокам как свет прихотливым, –будь счастливым над вешним разливом, –постарайся казаться счастливым,когда паводком пахнет трава!Когда паводком пахнет трава,мое сердце стучит, как телега,по проселкам земного ночлега,возле дельты в сто два рукава, —научись же молчанью ночлега,когда паводком пахнет трава.День вступает в слепые права,ночь прозренья уже за плечами, –вьется хлопьями влага молчаньявозле дельты в сто два рукава, –и слова, растеряв свою спесь,вдруг становятся полой водою,вдруг становятся теплой ладонью,вдруг становятся тонкой латуньюи бренчат, завлекая колдунью,когда паводком пахнет трава.Ах, колдунья моя, ты права, ты права,словно серп новолунья;ты сперва – как аккорд семиструнья,а потом – как ночная молва,ты – как вечность без грубых затей,без какой-то тревоги постылой,ты – как мальвы Украйны моей,как подсолнухи родины милой.Есть права у грамматики дошлойи у сердца есть тоже права, –пусть истоптана эта травамикропористой резвой подошвой,пусть в окурках трава, и в чаду,и в осколках, подобных алмазу, –обрываю последнюю фразу,неподвластный земному экстазу,повинуясь иному приказу,в клочья темную рву полуфразу…Потому что никчемны слова…В клочья рву эту смутную фразу,постигая все истины сразу,когда паводком пахнет трава.