«Я читаюсь не слева направо, по-еврейски: справа налево». Поэтика Бориса Слуцкого

С целью обесценить значение Слуцкого для поэзии Самойлов создает миф, выстроенный вокруг того, что Слуцкий-политик важнее Слуцкого-поэта. Он пишет в своем дневнике в мае 1957 года – что примечательно, накануне публикации первого поэтического сборника Слуцкого «Память»:

Отказываясь от политического взгляда на жизнь, который он в себе культивировал многие годы, которым гордился и к которому он, по существу, более всего приспособлен по складу ума, – отказываясь от этого взгляда и стараясь принять «поэтический», мартыновский взгляд, Борис много теряет. Его мысли о другом плоски, неинтересны. Да и сама его поэзия взращена политикой, а не голубыми туманами лирических переживаний [Самойлов 2002, 1: 292].

Ту же точку зрения, в смягченном, правда, виде, Самойлов переносит и в свои воспоминания о Слуцком. «Политическое» он понимает в узком советском смысле, а не в куда более глубоком аристотелевском; он отмечает:

Яснее и проще всех мыслил Слуцкий. <…> Он точно умел определить, что происходит, но не умел или не хотел предвидеть, что произойдет из того, что происходит. <…> На самом деле в этом проявлялись убежденность в осуществимости утопии и нежелание представлять себе будущее иначе. <…> Политическую реальность он до какого-то времени считал очередным этапом на пути к осуществлению [утопического] идеала. Он остро интересовался политикой именно поэтому и всегда искал в политической ситуации признаки продвижения к идеалу. <…> С этой точки зрения рассматривал и роль Сталина» [Самойлов 2000b: 155, 165].

Утверждение, что поэтический взгляд, который Самойлов полемически изображает в клишированной форме, Слуцкому враждебен, – по меньшей мере крайне спорно. Неудивительно, что в рамках этой полемики он крайне поверхностно прочитывает Слуцкого, а именно такое прочтение и лежит в основе его мифотворчества.

Утверждая политическую природу феномена Слуцкого, каковой он время от времени восхищается («замечательный политический ум») [Самойлов 2002, 1: 233], Самойлов искажает политический образ Слуцкого, который его «друг», по словам Самойлова, начал создавать в период оттепели. «Я хочу писать для умных секретарей обкомов», – якобы сказал Слуцкий Самойлову [Самойлов 2000b: 153]. Именно этот аспект остается наиболее общепринятым и непререкаемым в современной литературе о Слуцком[245]. Самойлов связывает высказывание о «секретарях обкомов» с участием Слуцкого в деле Пастернака и видит в нем воплощение «тактики» Слуцкого. В письме к Слуцкому, написанном летом 1956 года, когда, по словам Самойлова, они больше не разговаривали, Самойлов дает точное определение этой тактики и сеет первые семена своей мифологии:

Прежде всего, о тактике. Если тактикой называть стремление печататься, намерение издать книгу, звучать по радио или выглядывать из телевизора, стать в ряду «наших талантливых» или «наших уважаемых» – что ж, это естественное для поэта намерение, но никакой тактики во всем этом нет, как нет ее и в моей пассивности. <…> «Смешное» в тебе именно и идет от попытки убедить себя и окружающих в том, что ты занят особой тактикой, то есть неким важным, существенным для общества делом, организацией литературной жизни [Самойлов 2000b: 168–169].

Прочитав это письмо, Слуцкий приехал к Самойлову на дачу в Мамонтовку и кратко ответил: «Ты для меня не идеолог». Этот ответ содержит в себе нотки иронии, раздражения и прозорливости.