Я - дерево. Я - стекло

Я снова подскочил и ринулся с лестницы, два раза стукнувшись коленями о гитару, которую держал перед собой.

- Дима, ты успокоился? - тетя встала из-за стола. Ее внешний вид казался еще более удрученным.

Я покрутил головой в поисках Нади, и, заметив ее через окно сидящей на крыльце, вышел на улицу.

- Хочешь, я сыграю тебе на гитаре?

Надя вздрогнула от неожиданности и, может, оттого, каким резким и даже диким был мой голос. Она посмотрела на меня и еле заметно кивнула. Ее глаза были красными, заплаканными.

Я сел справа от нее, и некоторое время пытался найти наиболее удобное положение. Сердце колотилось в груди, руки отчего-то дрожали, и на улице, казалось, похолодало.

- Странно, что я тебе ни разу не играл.

Я прокашлялся и поерзал, прежде чем начать. Когда же мелодия полилась под моими пальцами, волнение прошло, и умиротворение, которое всегда приносит игра на гитаре, волной накрыло напряженное тело и расслабило каждую мышцу, каждый телесный и духовный нерв.

Все летние вечера похожи друг на друга и в этом их прелесть. Кажется, ты уже вечность сидишь на крыльце, смотришь на звезды, чувствуешь еле уловимый запах тепла и дыханий цветов, а время все тянется или не двигается вовсе. Несмелый ветер остужает нагретое тело и ярость, что все еще теплиться где-то внутри, навевает романтическое настроение, которое днем вызывает насмешку, но в такие вечера кажется неотделимым от тебя.

Некоторое время я играл, не глядя на Надю, но ее голос, так неожиданно зазвучавший, заставил поднять на нее глаза.

До этого я не слышал, что бы она пела, и даже не догадывался какой красивый у нее голос. Иногда он дрожал, иногда срывался, но было в нем что-то душевное, закрадывающееся в самое нутро. Надя пела тихо, и, кажется, все вокруг притихло, с придыханием слушая каждое слово.

Я знал эту песню и очень скоро подстроился под ее голосок. Опустив глаза, она запела:

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Жёлтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

На мгновение Надя замолчала, закрыв лицо руками, и плечи ее дрожали. Я прекратил играть, но она подняла голову, качнув ею, и продолжила петь:

Жди, когда из дальних мест

Писем не придёт,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждёт.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

В окне я заметил тетю Марину. Она смотрела на Надю, поджав губы и хмурясь, словно ей было больно от этих слов. Тетя не двигалась и будто бы не дышала, но было видно, как сильно она напряжена.

Надя пела не о войне. А впрочем, подумал я, она сейчас как раз на войне, на войне с самой собой. Иногда Надя уходит в водоворот безумия, на фронт, и, кажется, что уже не вернется, но, если ее ждут и понимают, она приходит в себя. И пусть никто не верит, но Надя вылечится, надо только подождать.

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: - Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Надя подняла на меня глаза и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, и мы оба запели:

Жди меня, и я вернусь.

Жди меня...

Она рассмеялась, вытирая лицо рукавом. Тетя Марина вышла к нам на крыльцо и села рядом с Надей.

Некоторое время мы молчали, потом я снова начал играть совсем другую мелодию, веселую и легкую, и мы молча следили за самолетом, звездой пролетающим над нашими головами.

НАДЯ

Я сидела за столом, напротив мамы с Димой. Джинсы были мокрыми от того, как часто я вытирала о них вспотевшие ладони. Пахло курицей и зеленью, с окна порывами дул свежий, прохладный ветер.

Я коснулась керамической тарелки перед собой, провела рукой по ее блестящему круглому боку. Сердце колотилось в груди, голоса кричали на меня, их нетерпение передалось мне, и я заерзала.

- Надя, - сказала мама, но когда я подняла на нее глаза, она замолкла и, кивнув, улыбнулась.

Железная вилка из-за непривычки казалась тяжелой и холодной. Мама взяла мою тарелку, но я схватила ее за руку, испугавшись, что она заменит посуду на пластмассовую.

- Все хорошо, я положу лапшу.

Я кивнула и отпустила ее.

- Сейчас ты возьмешь этот стакан, разобьешь его и порежешь руку, поняла? - сказала Утонувшая Девочка.

Я дернула головой, наблюдая, как мама накладывает лапшу.

- Если ты не сделаешь это, она умрет, ты хочешь этого?

- Будешь салат? - спросила мама.

- Да, - я улыбнулась, но снова заерзала.

- Все хорошо? - спросил Дима. Он посмотрел на меня таким пронзительным взглядом, словно слышит настойчивые указания голосов.

- Твоя мама жива, потому что ты всегда делала, как мы говорим, но сейчас ты не слушаешься! - взревела Утонувшая Девочка. - Ты хочешь проверить, умрет ли она?!

- Да что ты с ней сюсюкаешься? - заговорил Старик. - Мы ее сами накажем. Она же неумеха, со своим собственным телом справиться не может. Мы возьмем, да и сами прикончим эту старуху!

Дима все еще смотрел на меня, но его лицо расплывалось из-за пелены слез.