Я диктую. Воспоминания

«Вот в чем суть дела: я понял, что это правда. Только он не имел права так говорить. Не имел права лишать меня чувства собственного достоинства, уважения к самому себе. Никто не имеет права на это, потому что, утратив уважение к себе, человек перестает быть человеком».

Это помогло мне, когда на следующий день журналист допрашивал меня о романе. Как-никак речь там идет о чувстве, которое я нередко старался показать в своих романах. Кажется, в Евангелии сказано: «Человеку нужен хлеб».

Я полагаю, что человеку прежде всего нужно чувство собственного достоинства.

И я задаю себе вопрос: не является ли ощущение тревоги, о котором сейчас так много говорят и для которого отыскивают самые разные причины, следствием того, что человека лишили чувства собственного достоинства?

Не начинается ли этот процесс с детства? Ведь у ребенка тоже есть достоинство, и, когда его задевают, он страдает. А между тем сколько невольных унижений терпит ребенок в детском саду и начальной школе! Товарищи очень скоро обнаруживают его слабые стороны и начинают изводить. Оттопыренные уши, заячья губа, небольшое косоглазие, даже просто рыжие волосы — все может стать поводом для насмешек. Заикания, даже легкого, вполне достаточно, чтобы весь класс катался от хохота.

Если мальчик отказывается бить других, избегает драк, не водится с хулиганами, его дразнят девчонкой или трусом.

Воспитатели не многим умнее детей и зачастую оказываются безжалостными к так называемым «слабым ученикам», как будто каждый обязан быть первым у себя в классе.

Родители же, исполненные самых лучших побуждений и любви, тоже не отстают по части унизительных замечаний. Нет нужды приводить примеры. Всякий, кто вспомнит свое детство, легко их отыщет.

В коллежах агрессивность, чтобы не сказать детская жестокость, направлена по преимуществу на слабых и наиболее чувствительных. Горе тому, кто в определенных ситуациях не способен сдержать слезы.

Но вот уж где унижение является основой основ, так это в армии.

— Значит, вы студент философского факультета? Прекрасно, пойдете чистить сортир.

Это уже стало классикой.

А когда армейская служба закончена, надо поскорей зарабатывать на жизнь. Мне могут сказать, что мы живем в эпоху, когда сотни тысяч людей, желающих трудиться, являются безработными.

Я знавал времена, когда безработицы не было. Тем не менее найти работу, способную приносить хоть какое-то удовлетворение, было нелегко и тогда. Мастера, отдел кадров, который считает каждого нового работника неприятной неизбежностью, всячески стараются унизить вас.

Если костюм у вас измят и поношен, если у вас слишком смуглая кожа или слишком черные глаза, если вы иностранец в стране проживания, за вами всегда будут следить глаза полицейских, и в очень многих кафе и ресторанах обслуживать вас будут с ленцой и пренебрежением, если вообще не откажутся.

С Жозефиной Бекер мы были большими друзьями. Когда я жил в Соединенных Штатах, Манхэттен, то есть большая часть Нью-Йорка, был районом, запретным для негров, хотя они приходили туда выполнять работу, за которую отказывались браться белые.

Было это между 1945 и 1950 годами. Негры не имели права заходить в кафе, бары и рестораны для белых и даже ездить с ними в одних автобусах.

Для них был отведен Гарлем, старый, до омерзения грязный район, где они могли гнить в «присущей им нечистоплотности и лени».

Жозефина была звездой «Радио-сити», в ту пору самого крупного из нью-йоркских мюзик-холлов и кинотеатров. Вне Гарлема она смогла найти всего один отель, где ей позволили поселиться, да и то он был расположен почти на границе негритянского квартала.

Однажды она решила зайти в модный ночной ресторан, куда после некоторых колебаний ее все-таки впустили. Она была мужественный человек, поэтому села за стол и стала ждать, что будет дальше.

Метрдотель и официанты проплывали мимо нее, словно не видя. Прошло не меньше получаса, прежде чем один из них соизволил поинтересоваться, что ей угодно.

Она сделала заказ. Все взгляды были обращены на нее. В зале находился довольно известный журналист Уолтер Уиндчел, прославившийся скандалами и агрессивным расизмом.

Жозефина полчаса ждала, чтобы ей принесли меню. Прошло еще полчаса. Вокруг ели и пили, бросая на нее насмешливые взгляды.

В конце концов она гневным жестом подозвала величественного, точно сенатор, метрдотеля и потребовала, чтобы ее немедленно обслужили.

Метрдотель поклонился. Но потребовалось еще полчаса, чтобы на ее стол поставили блюда и тарелки, причем с таким видом, с каким бросают корм скотине.

Этот случай наделал много шума. На следующий день Уолтер Уиндчел долго негодовал, что какая-то черномазая посмела вызывающе вести себя в ресторане для белых, вместо того чтобы поесть, как и положено людям ее расы, в гарлемском гетто.

Несколько человек робко выступили в защиту артистки, но их было немного.