Я догоню вас на небесах (сборник)

Она, не стесняясь, объяснила, даже покряхтела и все повторяла: «Официр. Фельдфебель. Смирна!»

— Тебе в туалет? — спросил обалдевший от ее натисков Витя.

Немка кивнула.

— Пойдем, — сказал он. — А ты? — он сунул голову в комнату. Молодая валялась на кровати, задрав полные стройные ноги на спинку. — Ты замкнись изнутри. Ключ — ферштеен? Замок! — Он ткнул автоматом в ключ, торчащий в двери.

Уборная в доме не работала, ее захватил шифровальщик за неимением другого укромного места. Действующая уборная была во дворе — сколоченная наскоро будка с двумя дверями. Витя подвел немку к букве «Ж», захлопнул за ней дверь ногой и стал на пост, озираясь вокруг лютым волком.

И сразу же вблизи него возникли двое танкистов. Здоровенный в перемазанном шлеме и разодранном комбинезоне вел под руку раненого. Он спросил голосом водосточной трубы:

— Пацан, где тут фрау? Где они тут ховаются?

— Нету их, — просипел Витя.

Немка тотчас вышла, оправляя светлую юбку.

— Я бы тебя, вошь, танком раздавил, — сказал здоровенный. — Жалко, танк сгорел.

Тут появился сержант.

— Кругом марш, — сказал он танкистам.

— А ты, ублюдок, не кричи. Мы тебе сейчас «кругом марш» устроим. — Танкисты принялись закатывать рукава, но сержант подошел к ним вплотную и объяснил с усталой симпатией:

— Это вы ублюдки. Ты, Вася, раненый, тебе рыло начистить нельзя. А ты, Пошехонцев, тебя вчера прогоняли? Прогоняли.

— Танк сгорел, — сказал Пошехонцев. — И не ори. Провожу Васю в санбат и зайду пообедать. У вас, курвецов, повар хороший. — Он шлепнул немку по заду крепкой ладошкой. Она взвизгнула, замахнулась на него. Он отбежал, здоровый и громкий, как утренний бык.

Сержант проводил Витю и немку в дом, взял стул и уселся возле двери.

— Ничего, — сказал он. — Не тужи. И это, понимаешь, понимать надо. Такая война. Тут, понимаешь, две бабы застряли, дуры, а солдат в наступлении неудержимый, может, последний час живет. Тем более танкист. Командир взвода командиру бригады донесение сделал по рации. Комбриг примчался на танке — учредил трехсменный пост и все тут. Тут, понимаешь, расстрелом пахло. — И, уже уходя, сержант добавил: — Придет пехота, мы вперед рванем…

Сержант отправился по своим делам. Витя остался на боевом посту с неуспокоенной душой. Он глядел в окно на старинный и прекрасный, как ему казалось, город. Витя о себе думал. И о немках. Но больше всего о пехоте.

Свадебные старухи густо напудрены. Сидят сплоченным коллективом — лакомящиеся гиппопотамши. Правда, была одна старушка, худенькая, беленькая, — старушка-инженю. Подруга Настиной матери еще по школе. У нее никого не было: ни родственников, ни друзей, ни соседей. Вокруг нее были только тени, как вокруг Виктора Ивановича. Настя эту старушку почему-то терпеть не могла. Ее обожали Настины братья. Олег Данилович смотрел на нее исподлобья. Называл ее шепотом «стальная вошь».

Виктор Иванович опасался ходить близко к светлым стенам домов или к светлым заборам, тогда тень его шла рядом, словно посланная за ним. При всей своей привлекательности, напудренности и завитости старушка-инженю имела что-то общее с тенью на белой стене.

Другое дело — тени белых птиц на воде. Там другие законы природы…

Старухи говорили авторитетно. До Виктора Ивановича долетало:

— У меня подруга занимается йогой. Ей восемьдесят четыре. Маразм. И никакого радикулита. Все зубы целы.

— Все равно, американцы уже нас перегнали по нравственности. Они создали фонд, чтобы выдавать премию невестам, сохранившим невинность до брака.

— А нам это на кой? Я за неделю до брака с таким парнем пошла — умереть не встать. До сих пор как вспомню, так молодею. А муж — на хрен надо…

— Тише вы, дуры. Невеста вот… Ах, Настенька. Ах, Настенька…

Невесту старухи встретили, как сладкоежки торт. Стали ей всего желать. Особенно напирали они на приобретение жизненного опыта. Но тут старушка-инженю взмахнула ручками.

— Не нужно, Настенька, тебе опыта. Опыт — это утраты. А ты рожай и никого не теряй. Пусть лучше ты будешь неопытная, но счастливая.

— Да, — сказала старуха, говорившая о йоге. — Для здоровья нужна не аэробика, а хорошая жизнь.

Старухи тихо загудели. В их гудении Виктор Иванович не уловил согласия.

Он глянул на Олега Даниловича. Тот сжимал бокал, как гранату. Он глянул на зятя Алика. Зять сидел в пустом пространстве. Угрюмый.

Он глянул на Настиных братьев. Братья рассматривали гостей сквозь прорезь прищура. И усмехались.

Пришел запыхавшийся Шарп Вениамин Борисович.