Я догоню вас на небесах (сборник)

Члены президиума захохотали с кавказским акцентом. Виктор Петрович знал на собственном опыте — язва желудка и кавказский акцент происходят от частого произнесения кавказских тостов.

— Не скакнешь. Все вы слабаки — дохлый номер.

Виктор Петрович, кряхтя, залез на перила, крикнул:

— Назад хода нет! — и прыгнул в пучину.

По мосту шли парень и девушка.

— Смотри, Вася, — сказала девушка. — Зачем это он с моста прыгнул? Может, разочарованный?

— В такую ночь и разочарованный? Это йог, — сказал парень. — Йоги по ночам тренируются, чтобы публику не смущать.

— Если йог, почему не выныривает?

— Он на дальность нырнул. Йоги на дальность здорово могут.

Прислонились они к перилам, смотрят, где йог вынырнет. Разделительная черта на таких молодых не действует. У них еще прошлого нет. Но девушка ощутила все же непреодолимое желание взять парня за руку и не пускать его в йоги. Пусть лучше автоспортом занимается, художественным фотографированием.

— Вот он! — крикнул парень восторженно. — Смотри, аж где вынырнул.

Девушка с трудом разглядела в мелких волнах йога, почти у левого берега. «Сколько же тренироваться нужно, чтобы так далеко нырять? — подумала она. И решила: — Все равно, если даже настоятельная необходимость будет, я сама нырну — Васю не пущу».

А Виктор Петрович углубился в омут, даже глотнуть приготовился воды, чтобы уже не выныривать. Но река, словно ладошкой, ему рот зажала. Другой ладошкой, и третьей, и пятой, и двадцать пятой под зад, под зад — и наверх его вытолкала.

«Не могу, чтобы они в президиуме сидели!» — крикнул Виктор Петрович и полез на глубину, но река его обо что-то легонько ударила. «И я не могу, — сказала она. — Задыхаюсь. На пятимиллионный город ни одной конторы по охране воды. Даже за проституток взялись, а на чистую воду всем наплевать. Даже тебе. Ты зачем с моста прыгнул, не сняв башмаки? В свою паршивую кровать ты в башмаках не полезешь. Выступи в защиту меня, прошу как друга».

На берег Виктор Петрович вылез около Зимнего. Взошел на набережную по гранитным ступеням.

У парапета милиционер стоит. Приветливо улыбается.

— Сколько? — спросил Виктор Петрович.

— Гражданин, полюбуйтесь на красоту белой ночи и на шедевры архитектуры. Я уже пятый год в Ленинграде и не устал любоваться.

Виктор Петрович полюбовался. Красота — дух захватывает, но тревожно ему.

— Может, в двойном размере?

Милиционер поправил фуражку.

— Представьте, у меня час назад родилась дочка.

— Поздравляю… Сколько с меня?.. — У милиции тоже есть план по валу — тема, конечно, закрытая, и, чтобы стать милиционеру роднее, Виктор Петрович сказал: — Можно мокрыми? На пеленки.

Милиционер поиграл свистком. Грусть была в этой игре.

— К вашему сведению, гражданин, милиционеры, у которых в такую волшебную белую ночь родилась дочка, штрафы не берут. — Он поднес руку со свистком к козырьку, зафиксировал это движение пружинным выпрямлением пальцев, сказал: — Честь имею, — и пошел по набережной к Дому ученых.

Виктор Петрович сконфузился, отряхнулся, отжал кое-как пиджачок и брюки и, направившись на Дворцовый мост, попытался представить привычные к сидению фигуры президиума, хоть и не совсем похожие, но смахивающие на толстые щупальца с многочисленными присосками. И не то что стало ему жаль их как раритеты, но как-то вроде бы да. Он не находил слов. Но искал.

— Я вас люблю, — подсказала ему белая ночь, поскольку других слов говорить не умела.

Он вздрогнул.

— Перестань. Не шути так.

И бросился к середине моста, к чиру, чтобы грудью прорвать заслон. Пусть видят — он хотя и в мокрых штанах, но вполне несгибаемый.

К мосту подходили буксиры и лихтеры. У капитанов этих судов были свои проблемы, и у летчиков, летевших куда-то в ночи. Даже старики, уже готовые предстать перед судом всевышнего, не могли в эту ночь успокоиться — они не знали, разрешат ли их прикопать к ранее умершим родственникам или пошлют по целевой разнарядке на дальний погост, где и могилы-то приготовляют не похоронщики, а трактор-канавокопатель.

Стоэтажное поле

Субтильная девушка в белых брюках и желтой майке по гранитному парапету на фоне облаков скакала, словно хотела написать спиной на ленинградском историческом небе: «Цветы, цветы…»

А он подошел к ней, озабоченный студент Аркадий, со словами: «Салют, Мария!»

— Не приставай, — сказала она. — У меня брат боксер. Он тебе врежет.

— Я серьезно. Как тебя звать?

— Глафира.

— А сокращенно?

— Роза.

Студент Аркадий попытался высказать свое отношение к таким и подобным ей девушкам, но она его перебила:

— Перенеси меня, пожалуйста, на ту сторону улицы. Меня еще никто на руках не носил.

Когда Аркадий опустил ее на тротуар у колонн Адмиралтейства, она поблагодарила его и убежала.

Теперь он думает о ней. Он думает о многом сразу, но теперь еще и о ней.