Он сбросил с плеча дорожную сумку, рядом положил маленький и легкий, но довольно мощный, сделанный хорошим мастером арбалет. Подумав, расстегнул и оставил там же ножны с мечом. Если Ярр задумал недоброе, меч все равно не поможет — прикончит во время сна или подкравшись сзади. Без меча и заплечной сумки тело казалось непривычно нагим и в то же время восхитительно легким, так что Вехрем, неожиданно для самого себя, улыбнулся. Подумалось, что сейчас, несмотря на тьму, вовсе не ночь — снаружи, должно быть, солнце едва миновало середину неба. Нестерпимо захотелось выйти, вдохнуть полной грудью свежий воздух.
Пещера смотрела на восток, поэтому вскоре после полудня солнце скрывалось, уходило на другую сторону горы. В мягкой тени рельеф на стене выглядел гораздо четче, чем утром. Вехрем присмотрелся. Говорили, что, когда Горелая Скрижаль была вырезана неизвестным мастером, она точь-в-точь повторяла очертания каменного оригинала. Теперь не было сомнений, что это правда. Оригинал — вот он.
На камне, на высоте чуть больше человеческого роста, распростер крылья дракон. Тело его, изогнутое в полете, неуловимо напоминало человеческое: если посмотреть слегка под углом, то казалось, что это летит человек с раскинутыми в стороны руками. Другой угол зрения — и сходство исчезало. Вехрем покачал головой. Это изображение было не просто линиями, нанесенными на камень умелой рукой. Не менее искусно, чем резцом, мастер воспользовался самой и скалой, и светом, падающим на еле заметные трещины в камне, и уступом, на котором должен был стоять наблюдатель, и самим Вехремом, наклоняющим голову то так, то иначе.
Он еще немного походил вокруг, то и дело посматривая на рисунок, и вдруг понял, что трещины сложились в новый, не замеченный им прежде узор. С возрастающим изумлением Вехрем понял, что крылья дракона заполнены птицами — большими и маленькими, перетекающими одна в другую, то изображенными полностью, то словно скрытыми за спинами своих товарок. Поворот головы — изображения птиц словно бы сместились, но не исчезли.
Он перевел взгляд на хвост дракона и еще раз прочел слова, с детства бередившие душу: «…да обретет крылья…». И дальше, давно утерянные людьми, незнакомые, тревожащие: «…по душе своей».
Он вернулся в «собственную» пещеру, когда начало темнеть, и сразу же лег, но долго не мог уснуть. Стоило закрыть глаза, как перед ними вставала все та же Каменная Скрижаль, силуэт дракона, скрывающий в себе десятки птиц. Едва он начинал проваливаться в сон, птицы вдруг оживали и разлетались в стороны, хлопая крыльями и заставляя Вехрема проснуться. Тьма была такой непроглядной, что он не сразу и понимал, открыты его глаза или закрыты. Моргнув несколько раз, он вновь смеживал ресницы, чтобы увидеть все тот же образ. Наконец, Вехрем разозлился и попытался силой воли отогнать от себя видение. Это удалось, но теперь место рисунка заняло лицо Ажелы. Сначала он хотел по привычке отогнать и его, но потом вдруг понял, что это уже не имеет значения. Он ушел, он больше не мешает ни Ажеле, ни Клену, он отдал им все, что мог отдать; он больше никогда не увидит ее и может думать о ней без угрызений совести и без боязни, что назавтра снова придется опускать глаза при встрече, стыдясь своих мыслей. И Вехрем стал думать о ней. Пока не заснул.
К моему удивлению, Стерх навестил меня и на следующий день. Кристины на этот раз не было, видимо, сумела сама добыть пропитание.
Зато прилетели Ален и Саффи, белоголовые журавли с болота. Как обычно, не за едой, просто в гости. Тут-то Стерх и вернулся. Он узнал журавлей, обрадовался, захлопал крыльями и слегка задел нашего гостя, который как раз выходил на площадку.
— Стерх, осторожнее, — сказал я, — не пугай человека.
— Ты зовешь его «стерх»? — переспросил Вехрем.
— Это его имя, — кивнул я.
Парень ухмыльнулся:
— В таком случае, журавля ты называешь орлом? А иволгу, которую я видел вчера, — соколом? Чтобы не заскучать?
Вот он о чем! Я так привык к Стерху, что и забыл, что этим словом называют журавлей, живущих далеко к востоку отсюда.
— Стерх — не название, — пояснил я, — это его имя. Журавлей зовут Ален и Саффи, познакомься.
Все еще усмехаясь, Вехрем отвесил в сторону птиц шутливый поклон, да так и замер с полусогнутой спиной и отвалившейся челюстью: Ален ответил ему поклоном, а Саффи присела в изящнейшем, несмотря на отсутствие юбок, реверансе. Стерх заклекотал, смеясь.
Когда Вехрем разогнулся, лицо его было белым, как мел.
— Его имя, ты сказал?.. — прошептал он. — «…по душе своей…»
Я кивнул.
Он медленно опустился на ровный, еще холодный после ночи камень.
Парень просидел на уступе до самого вечера. После полудня я вынес ему немного воды, и он выпил, кивнув с благодарностью, но не произнес ни слова. Когда начало темнеть, он все же вернулся в каменный зал. Присел к догорающему уже костру и в упор посмотрел на меня.
— Расскажи, — попросил он.
— Что именно? То, что имеет значение, ты уже понял.