Я, дракон

Но я все-таки медлю еще секунду и бросаю взгляд в окно. Острые крыши, покрытые красной черепицей, каминные трубы, черные стены тесных улиц, шпили соборов и башен. Вереницы слуховых окон, как многочисленные добрые глазки паука-бюргера, которому при нынешнем правителе живется сыто и неплохо. Рыжие вихрастые деревья, оттенками под стать крышам. Серая вода каналов и рвов. Темный массив Института естественной истории на самой окраине. Дирижабль с портретом Эльзы.

Вольный город, сверху ты сам похож на хребет дракона. И ты такой в последний раз.

Советника Миллера я встречаю уже в кресле, спиной к городу. Предлагаю сесть.

Миллеру, согласно досье, 64 года. Редкие пегие волосы с проседью, серые холодные глаза, тонкие губы, острые черты лица. Крепкая фигура, плавные и стремительные движения. В молодости, сообщает то же досье, — третье место на городском чемпионате по греко-римской борьбе. Впрочем, никто не помнит его молодым — только моложавым.

Высокий лоб с мощными надбровными дугами. Если стрелять, то в висок, близко от правой брови. Должно выглядеть самоубийством. Например, я отвернулся посмотреть на город или отошел к бару, чтобы налить для нас обоих коньяку. Под влиянием тяжелого известия это вполне допустимо. А Миллер, пока я отвлекся, не выдержал и…

— Срочный разговор, советник. И конфиденциальный.

Несколько раз демонстративно касаюсь поверхности стола. Старинный, дубовый, даже не прошлого, а позапрошлого века, наверное, один из первых столов в канцелярии. Только столешницу покрывает тонкая сенсорная панель, управляя всеми процессами в кабинете, где компьютер внедрен едва ли не в каждое атомное ядро. Кабинет, кроме стола, — подарок японского города-побратима. На Востоке питают слабость к драконам, и последнего на Земле готовы уморить своей заботой. Мне, как личному секретарю, тоже перепадает.

— Кстати, я только что отключил все «жучки». Если хотите, можете отключить свои. Все равно заглушит. Поле работает.

Миллер погружает руку во внутренний карман пиджака, и не глядя, что-то там нажимает. Скорее, это акт вежливости.

— Слушаю вас, Генрих.

— Как давно вы навещали старика?

— Вызывал меня пару дней назад.

На людях дракон теперь показывается редко, два-три раза в год. Из них один раз — на собственной свадьбе. Доступ к «телу» имеется только у меня и нескольких советников.

— Как он вам в последнее время?

— За этим следят врачи и ветеринары.

— А вы не находите странным, что в последние годы — в основном именно врачи?

Миллер не говорит. Ждет новой информации.

Оказываю любезность.

— Вам не кажется, что старик сдает? Что ему все надоело? Бесконечные невесты, папарацци, снобы все эти иностранные… Мне интересно ваше мнение не как сотрудника канцелярии, а как лица… особо приближенного к дракону, — откидываюсь назад и опять прикасаюсь к сенсору на столе. — Чтобы вам было спокойнее…

Стекло во всю стену позади меня теперь должно стать непрозрачным. В кабинете воцаряется тишина. Лишь слабо тикает, как часы, безделушка на полке слева. Латунный шар на подставке, разделенной на черное и белое поля. Шар качается то в одну сторону, то в другую, но никогда не скатывается с места. Игрушка для релаксации, тоже подарок.

Собеседник молча пожимает плечами.

Я нажимаю:

— Итак. Советник. Как. Дра-дра. Лично. Вам?

— Не более и не менее, чем всегда.

— Хорошо, — опять выдерживаю паузу. Зайдем с другой стороны. — А что вы слышали о Ланцелоте?

— Вообще?

— В частности. В частности, о приезде рыцаря по имени Ланцелот в этом году на эту свадьбу.

— Как всегда, слухи. Жандармерия ищет распространителей.

— Студенты рисуют готическое «Л» на стенах.

— Что ж, каждый год рисуют. И каждый год перед свадьбой ходят слухи.

— Нынешнюю невесту тоже зовут Эльзой.

Конечно. Он-то помнит.

— Об этом говорят, не взирая на запрет, Миллер. Триста лет назад он будто бы пришел и вызвал старика на бой. Даже вроде бы убил.

— Генрих, я знаю.

— А в сороковые годы прошлого века про это была написана пьеса. Не где-нибудь, а в тогдашней Советской России.

— Читал.

Миллер может говорить спокойно, хотя пьеса всегда была запрещена в городе. Признаваться больше не опасно, жандармы не свирепствуют, все проще: в последние двадцать лет она не издается ни на одном языке, кроме русского. А кто ж у нас читает по-русски? Правда, город теперь открыт, и со временем… но это уже неважно.

— Откуда обо всем узнали в России в то время? Вы не задумывались?

Наверняка он задумывался, еще бы. Ведь наш веками закрытый — по-настоящему закрытый — город открылся миру только в конце двадцатого века.

Это могло бы, наверно, случиться и раньше. Но — мировые войны, политические потрясения… к чему нам это? Дракон осторожен и умеет ждать.